Власть и идеология в России: от провиденциализма и революционного мессианства к современным реалиям

Подлинно народное и массовое движение земских и служилых людей, патриотически настроенных представителей аристократии, сумевших в период Смуты не только изгнать иностранных интервентов из Москвы, но и восстановить самодержавие, учредив новую правящую династию на очередном Земском соборе, явилось новым и неоспоримым аргументом, подтверждающим единство власти с народом и важность самодержавной формы правления для России. Сам этот факт надолго, до самого крушения самодержавия, вошел в арсенал государственной идеологии. События Смуты вновь подтвердили гибельность для России власти олигархии. Слабый боярский царь – Василий Шуйский не смог стабилизировать внутриполитическую ситуацию в стране и дать необходимый отпор иностранным интервентам. Его правление поставило российскую государственность на грань гибели. Из всего этого необходимо было извлечь и извлекались исторические уроки. Все это не отменяло, а, напротив, должно было подтверждать сакральный смысл, произошедших событий, в том числе и избрание царя из рода Романовых на российский престол. Такая трактовка полностью соответствовала мировоззренческим основам и менталитету человека XVII в. В литературно-публицистическом произведении «Грамота утвержденная об избрании на Российский престол царем и самодержцем Михаила Федоровича Романова»⁶⁹, имевшем официальное происхождение, произошедшие в начале века события в России истолковывались с позиций провиденциализма. Доказывалось, что избрание на престол Михаила Федоровича Романова носило божественное предопределение. В «Новом Летописце», появившемся около 1630 г. и также подробно описывавшем события конца XVI-XVII веков, социальные волнения, появление самозванцев и внешние вторжения рассматривались как проявление божьей кары, а действия народных ополчений как борьба за защиту православной веры. Православие и законная династическая власть рассматривались в органическом единстве и должны были запечатлеться в сознании современников как две неразрывные сущности российской государственности. Не случайно царь причащался по священническому чину и тем самым признавался равным человеку, имеющему священство. Сам обряд коронования не только имел характер священного действа, что было вполне естественно для XVII в., но и должен был засвидетельствовать православный характер Московского государства, его принципиальное отличие от католической Речи Посполитой и, тем более, мусульманской Османской империи.

Важнейшей задачей легитимизации власти новой правящей династии стало установление непрерывности кровно-родственных связей Романовых с предшествовавшими им русскими князьями и царями. В «Истории о царях и великих князьях земли Русской», написанной в конце 60-х годов дьяком Федором Грибоедовым, особо подчеркивалось, что царь Михаил Романов приходился внучатым племянником первой жены Ивана Грозного Анастасии Романовой, а Иван IV Грозный на этом основании объявлялся «прадедом» царя Алексея Михайловича. На династию Романовых, таким образом, распространялась концепция Степенной книги периода правления Ивана Грозного, которая вела династическую линию русских князей и царей от князя Владимира Святославовича, «сродника Августа, кесаря Римского»⁷⁰ Декларирование данной преемственности было особенно важно в условиях длительного непризнания легитимного характера власти Романовых со стороны Польши и ряда других государств Европы. Еще более возрастало значение такого рода трактовок после 1654 г., когда по решению Переяславской Рады и Земского собора в Москве произошло воссоединение разделенного русского народа (в советской историографии впоследствии был создан миф о якобы произошедшем воссоединении никогда не существовавшей Украины с Россией), часть которого на юго-западе Русской земли оказалась на время под властью Польши.