Власть над миром. История идеи

В начале 1950-х до этого было еще далеко. Приход к власти в 1953 г. республиканской администрации ознаменовал продолжавшийся почти десятилетие отход от принципов Трумэна. Эйзенхауэра не впечатляли величественные картины глобального развития или всемирные кампании по борьбе с нищетой. Как и в период между войнами, американские интернационалисты оказались в своего рода внутренней ссылке, дожидаясь возвращения более симпатизирующей им администрации. Дин Раск ушел из Госдепартамента и возглавил Фонд Рокфеллера, который превратил – в духе Реймонда Фосдика – в мощное средство финансирования для применения американских знаний в решении глобальных проблем. Тесные связи с правительством США, руководством фондов и ООН легли в основу карьеры Пола Хоффмана, занимавшегося осуществлением плана Маршалла в Европе, который затем возглавил Фонд Форда и, наконец, присоединился к представительству США в ООН. В 1957 г. он опубликовал статью, в которой, основываясь на своем европейском опыте, высказывался за увеличение средств, выделяемых Всемирным банком, и в следующем году в Вашингтоне приняли решение позволить ООН создание собственного финансового агентства, хотя и с доступом к гораздо более ограниченным ресурсам, чем у Всемирного банка. Хоффману было поручено руководство новым агентством, а в 1965 г. он стал первым главой недавно созданной Программы развития ООН. Его широкие контакты в Вашингтоне обеспечивали финансирование с одобрения Конгресса, несмотря на высказывания критиков о «многомиллиардной ярмарке благотворительности», устроенной ООН; память о совместной работе по претворению в жизнь плана Маршалла открывала ему двери в европейские правительства. В результате на его Программу развития вскоре приходилась львиная доля фондов ООН в сфере экономических и социальных программ: к 1971 г. ее ежегодные расходы исчислялись суммой в 290 миллионов долларов, превосходившей расходы всех специализированных агентств организации, вместе взятых[350].

В глазах критиков политика Эйзенхауэра отдавала излишним самодовольством еще и потому, что после смерти Сталина СССР начал относиться к Третьему миру гораздо более серьезно. Никита Хрущев был утвержден на посту нового председателя партии только после того, как побывал в Китае, Индии, Бирме и Афганистане, где подчеркнул стремление СССР способствовать «национальному развитию» в несоциалистических странах Африки и Азии[351]. Через год после конференции в Бандунге в речи, обличавшей преступления Сталина, Хрущев снова намекнул на особое отношение Советского Союза к Третьему миру:

Предсказанная Лениным новая эра в мировой истории, когда народы Востока станут принимать активное участие в определении судеб всего мира и превратятся в новый, серьезный фактор в международных отношениях, наконец настала… Чтобы создать независимую национальную экономику и улучшить условия жизни населения, эти страны, пускай и не являющиеся частью мировой социалистической системы, могут воспользоваться ее достижениями. Им больше не нужно обращаться к своим бывшим угнетателям за современным оборудованием. Они могут получить это оборудование в социалистических странах[352].

Хотя в действительности суммы, затрачиваемые СССР на помощь странам Третьего мира, были ничтожны – не более 1 миллиарда долларов за 1954–1956 гг., то есть меньше одной пятой американских вливаний, – они сильно тревожили американских интернационалистов, поскольку те понимали, что образ СССР гораздо более привлекателен для молодых африканцев и, без сомнения, прочих наций, чем образ США.