Власть над миром. История идеи

Государственная суверенность, в ее самом базовом смысле, ныне определяется заново – и в немалой мере силами глобализации и международного сотрудничества. Государства сегодня воспринимаются как инструмент на службе у своего народа, а не наоборот. В то же время индивидуальная суверенность, под которой я понимаю фундаментальную свободу каждого индивида, закрепленную в Уставе ООН и последующих международных договорах, значительно расширилась благодаря обновленному представлению о правах человека. Перечитывая Устав ООН сегодня, мы сильнее, чем когда-либо ранее, осознаем, что ее цель – защищать отдельные человеческие существа, а не тех, кто их притесняет.

Кофи Аннан «Две концепции суверенности» (1999)[478]

«Бог дал тебе страну как колыбель и человечество как мать, – писал когда-то Мадзини. – Нельзя любить свое отечество, если ты не любишь свою мать». Его идея о фундаментальной совместимости национального и интернационального легла в основу идеи сообщества наций. Сначала Лига, а затем ООН должны были способствовать мироустройству, при котором демократическая политика гарантировала соблюдение прав человека внутри государства, а международные организации наблюдали за их сотрудничеством на международном уровне. Однако, конечно, демократия как таковая никогда не была критерием членства в ООН, да и сам Устав, по словам Кофи Аннана, является весьма неоднозначным документом, обязывающим государства соблюдать права и свободы человека и одновременно равенство «наций больших и малых», а также принцип мирного сосуществования стран как «добрых соседей». В 1945 г. в политике доминировал принцип государственной суверенности. Однако к концу холодной войны стало ясно, что идея о взаимной совместимости национализма и интернационализма не всегда себя оправдывала: страны – члены ООН могли терроризировать собственное население и провоцировать правовые и гуманитарные катастрофы, угрожавшие миру на планете. Новый и более обусловленный подход к суверенности, проявившийся в ходе революции в сфере прав человека в 1970-х гг., распространился теперь и в ООН, став инструментом новой цивилизующей миссии, которая, как и предыдущая, из которой она выросла, использовала преимущественно язык международного права и призывала к всеобщим моральным ценностям, чтобы утвердить собственную легитимность[479].

Пожалуй, ключевой особенностью «Нового мирового порядка», возникшего после Второй мировой войны, стало то, что он не был прикрытием для образующихся военных коалиций (война в Персидском заливе стала с этой точки зрения исключением), а знаменовал беспрецедентное расширение полномочий ООН в гуманитарной сфере. Ее официальные представители, пользующиеся дипломатической неприкосновенностью, устанавливали порядок в Косове, Южном Судане и Восточном Тиморе. Они уже не были просто миротворцами в исходном смысле, заботящимися о беженцах и поставляющими продовольствие; они могли производить аресты, отменять или оспаривать выборы. Они также участвовали в государственном устройстве: Совет Безопасности после 1989 г. направил, по меньшей мере, в 12 государств свои миссии, задачей которых была помощь в составлении новых конституций; еще 15 или более стран получили предложения о такой помощи. В ходе этого процесса пересматривались основные политические концепции ООН: суверенность больше не рассматривалась как абсолютная. Тренд, проявившийся между 1945 и 1970 гг., когда больший вес придавался суверенным правам, а не индивидуальным свободам, обращался вспять, притом этот разворот пошел гораздо дальше, чем просто надзор за соблюдением индивидуальных прав и свобод. На кону теперь находились права целых народов. После возникновения так называемой «обязанности защищать», а затем доступа к службам заново учрежденного Международного уголовного суда ООН вплотную приблизилась к реализации представлений Хаммаршельда о ней самой как международной исполнительной власти[480].