Власть над миром. История идеи

С самого начала Лига испытывала проблемы, связанные с псевдопарламентской моделью, лежащей в ее основе. Лига уделяла большое внимание гласности, что было вполне логично, поскольку основатели считали общественное мнение ее главным гарантом; однако в результате государственные деятели, приезжавшие в Женеву, больше беспокоились о театральной, а не о политической стороне событий. Памятуя об ожиданиях общественности, как, например, на грандиозной Конференции по всемирному разоружению 1932 г., участники стремились не столько достичь соглашения, сколько избежать порицания за провал. Со времен Гаагской конференции 1899 г. эта особенность открытой дипломатии была очевидна, однако неоправданные ожидания, неизбежно следовавшие за подобными событиями, наносили урон в первую очередь самой Лиге. Необходимость находить единодушное решение приводила к бездействию Совета, а отсутствие сил сдерживания (предложения об учреждении при Лиге полицейского органа не получили поддержки) подтачивало авторитет правил и законов, о важности которых Лига заявляла, в точности как опасались американские легалисты еще в 1919 г.[166]

Таким образом, с точки зрения политики и власти Лига оказалась в максимально проигрышном положении. Ее структура делала невозможными любые действия, а баланс сил складывался против нее. Кроме того, Лига работала в период острого финансового кризиса: ее общий годовой бюджет равнялся всего пяти миллионам долларов – меньше одной тридцатой от бюджета ООН полвека спустя. Исторические перипетии – депрессия в мировой экономике после 1929 г., разоружение, фашистская агрессия на Корфу и в Эфиопии, подъем Третьего рейха – ставили перед ней неразрешимые проблемы.

Как ни странно, непроработанная и неоформленная структура, подорвавшая политический авторитет Лиги, способствовала расширению ее влияния в других сферах, зачастую совершенно неожиданно для ее основателей. За рамками дипломатического поля достижения Лиги нередко оказывались долговременными, а ее организационные решения – влиятельными и устойчивыми. В частности, технические службы продвинули организацию международного гуманитарного сотрудничества и распространения науки гораздо дальше, чем можно было себе представить до Первой мировой войны, превратив их в область, где могли развернуться американские интернационалисты, одновременно накапливая опыт, который помог им направить в другое русло американскую внешнюю политику после 1945 г. Как инструмент дипломатии Лига потерпела провал; как источник знаний и международных действий – стала проводником и катализатором своего рода органического роста в деле сотрудничества, в которое так верили Вильсон, Смэтс и Циммерн. Интернациональный парламент – в форме Ассамблеи – оказался ценным для великих держав только с точки зрения своей недееспособности, однако интернациональный бюрократический аппарат, интернационализм в технической, интеллектуальной и научной сферах доказали собственную состоятельность[167].

В августе 1919 г., работая над формированием Секретариата новой Лиги, молодой американец Реймонд Фосдик писал о том, что может стать важным и убедительным критерием ее эволюции:

Неполитическая активность Лиги будет иметь огромную ценность и станет прекрасной площадкой для создания новой техники… Мир до сих пор мало практиковался в международной деятельности… Мы можем установить процедуры и создать прецеденты; мы можем обрести «дух» интернационального сотрудничества, преследуя общие цели. Каждый шаг, сделанный нами, пусть и нетвердый, каждое решение, к которому мы придем путем открытой дискуссии, будут продвижением по пути к миру во всем мире. В результате, если случится еще одно Сараево, у мира будет готова система, разработанная и созревшая благодаря сотрудничеству в разных сферах и встречам в рамках общей семьи наций[168].