Тем не менее интернационализм в период между двумя войнами проявил неожиданную живучесть. К концу 1930-х гг. больше половины бюджета Лиги выделялось на деятельность ее так называемых технических служб. Каждый сентябрь толпы делегатов собирались в Женеве на ежегодную Ассамблею – точно так же, как после Второй мировой войны на Манхэттене, – но когда они разъезжались, вся работа ложилась на плечи международного Секретариата, созданного Драммондом. И хотя его лидеры являлись преимущественно профессиональными чиновниками, получившими бесценный опыт при координировании политики во время Первой мировой войны, они были на удивление молоды: Солтеру на момент назначения исполнилось 39, Монне – только 31. В результате их карьеры в международной деятельности не закончились после Второй мировой войны, а продолжились далее в ООН: Солтер помогал руководить ее деятельностью в послевоенной Европе; друг Монне поляк Людвик Райхман основал ЮНИСЕФ; сам Монне также активно участвовал в европейской интеграции. В целом более 200 служащих Секретариата Лиги перешли на работу в ООН, а трое помощников Драммонда, Авеноля и Лестера работали у их преемников в Нью-Йорке.
С учетом вышесказанного внимания заслуживают не провалы Лиги, а ее долгосрочное влияние. Как инструмент мирового лидерства, основанного на моральных принципах и формальном равенстве суверенных государств, она провозглашала начало нового интернационалистского руководства, борясь с наследством Священного Союза и Концерта Европы, и обещала демократизацию и социальную трансформацию через экспертный подход. Фактически Лига стала первой организацией, совместившей демократическую идею сообщества наций с реальностью – гегемонией великих держав. Об этом свидетельствует, в частности, решительный отказ от возможности строгого режима международного права, который ООН развила еще дальше, объяснявшийся тем, что ее основатели предпочли сохранить политическую независимость стран-участниц, и воплотившийся в мандатной системе. Гибкая и разноплановая, она стала моделью международного правительства, которому суждено было не только пережить Вторую мировую войну, но и продолжать расширяться и укрепляться впоследствии[181]
.Глава 6
Битва идеологий
Сегодня мы мыслим в планетарном и даже космическом масштабе.
Лига Наций являла миру любопытный парадокс: она говорила на языке всеобщего братства, однако существовала в результате военной победы. Подобно старому Европейскому Концерту, в противовес которому она создавалась, Лига стала инструментом триумфального альянса великих держав и способом поддержания их господства – и их ценностей – в Европе в мирное время. И не только она одна. Весной 1919 г., когда в Париже основали Лигу, большевики создали Коммунистический Интернационал, и старый конфликт между Мадзини и Марксом возродился на мировой арене. В 1920-х гг. эти организации соперничали, однако к 1934 г., когда СССР вступил в Лигу, им пришлось объединиться перед лицом общей угрозы, исходившей от самой радикально антиинтернационалистской из всех великих держав, Третьего рейха. Ожесточенно сопротивлявшиеся и Лиге, и большевизму, нацисты являлись экстремальными националистами и считали своим долгом, когда Европа в 1940-х легла к их ногам, озвучить – почти что против воли – собственное мнение о международном порядке. Так появился на свет третий – фашистский – вариант интернационализма.
Когда Вудро Вильсон с триумфом проезжал по Италии в январе 1919 г., огромные толпы собирались, чтобы взглянуть на его кортеж, следовавший на мирную конференцию в Париж. Впервые действующий президент Америки посещал Европу. В Генуе Вильсон возложил два венка: один – и это было предсказуемо – к дому, где родился Христофор Колумб, другой – к памятнику одному из самых выдающихся уроженцев этого города, Джузеппе Мадзини, а в своей речи сказал, что многим обязан этому итальянскому радикалу: