Но очевиднее всего отношение Запада сказалось на печальной судьбе японцев, внесших в 1919 г. предложение о расовом равенстве. В отличие от африканцев, присутствие в Париже японцев имело важное символическое значение: это была единственная неевропейская, нехристианская страна, признанная влиятельной державой, – подтверждение такого признания являлось основной целью японской дипломатии[190]
. Тем не менее многие англоговорящие делегаты проявляли антиазиатские настроения. Принятый в Канаде в 1910 г. Акт об иммиграции запрещал въезд иммигрантам, «принадлежащим к любой расе, признанной не соответствующей климату и определенным требованиям» страны. В Новой Зеландии политики призывали предупредить наводнение страны «азиатскими варварами». Резче всего антиазиатские настроения проявлялись в Австралии, где политика следовала примеру Южной Африки: там использовались языковые тесты для недопущения в страну небелых иммигрантов. В подобных расовых предубеждениях коренились и представления Смэтса об Англо-Американской лиге. В США калифорнийская пресса начала антияпонскую кампанию, там возникла Лига за исключение Азии, а в 1913 г. был принят Калифорнийский акт об отчуждении земель, направленный против японских иммигрантов и ограничивающий их права на собственность.Когда японская делегация выезжала из Токио в Париж, японцы, что вполне простительно, не представляли, насколько Америка и Британия вообще заинтересованы в учреждении Лиги, поэтому дали своим делегатам только самые общие инструкции: обеспечить «приемлемые гарантии против ущерба Японии… от расовых предрассудков». В результате свою политику делегатам пришлось продумывать уже на месте, в Париже. В феврале они предложили «обеспечить равенство наций», являвшихся членами Лиги, гарантировав равное отношение ко всем национальностям. В то время всем было ясно, что речь шла не о всеобщем расовом равноправии – то был способ привлечь внимание к дискриминационной и унизительной иммиграционной политике, с которой японцы сталкивались в Тихоокеанском регионе. Все, кроме австралийцев (которых негласно поддерживали представители Южной Африки), согласились, чтобы в Пакт Лиги была включена статья о поддержке принципа расового равноправия, и когда японцы представили проект такой статьи, большинство проголосовало за нее. Однако ратификацию блокировал президент Вильсон, председательствовавший на сессии, который решил, что в отсутствие единогласного решения статью принимать нельзя. По всей очевидности, он просто боялся затрагивать столь тонкий вопрос, способный сказаться на внутренних и внешних делах многих стран. Японцев же больше всего расстроил даже не дипломатический провал, а тот факт, что их инициативу восприняли как предложение о «расовом равноправии», – меньше всего им хотелось, чтобы их ассоциировали с отстающими нациями мира. Утешило японских делегатов разве что упоминание Вильсона о передаче им китайской провинции Шаньдун, на которую ранее претендовала Германия. К полному смятению китайцев, Вильсон успешно сторговался с Японией, нарушив собственный же принцип самоопределения. Судя по всему, распространение империализма он счел меньшей из бед, по сравнению с признанием расового равенства[191]
.Инициатива японцев родилась не на пустом месте. После 1918 г. западные политические обозреватели все чаще касались вопросов «цветной волны» – всемирного «пробуждения расового сознания». Страх перед азиатами привел к всплеску расовых беспорядков в США, а более общая обеспокоенность смешением рас – к введению в университетах новой дисциплины «Международные отношения», которая в своем раннем варианте затрагивала, в первую очередь, вопросы преодоления расовых разногласий в период ослабления империи. Престижный журнал