Властитель мой и господин

Поговорили о меню, о выборе вин и пирожных, потом Тина перевела разговор на детей, сказала, что за последнее время близнецы сильно выросли, у них появилось много новых слов, например, они наперебой зовут “бабулю”. Бабушка растрогалась и в тот же вечер пригласила их всей семьей в Воклюз. Эдгара перспектива провести двое суток с матерью не очень вдохновляла, но, поскольку Тина настаивала, они изучили расписание и цены, Эдгар оплатил билеты – ах, черт, они невозвратные, и деньги назад не вернут, а как же мое субботнее чтение в Санлисе! Ведь каждую субботу вечером у нее музыкальные чтения на пару с оперной певицей – ну, ты же знаешь! – в аббатстве Сен-Венсан, да нет, Эдгар не знал, ну как же, вспомни, там даже пианистка будет, да нет, Эдгар не помнил, она ему не говорила, что должна читать Ролана Барта, “Фрагменты речи влюбленного”, в Санлисе, он бы запомнил, разве можно забыть о таком грандиозном событии: чтение с пианисткой и оперной певицей. Ладно, что делать, он сам поедет с близнецами, без нее.

Уловка удалась – Тина обеспечила себе уикенд с Васко.

Гостиницу она выбрала на востоке Парижа – ей понравилось не столько место, сколько название: “Артюр Рембо”. Статью о “литературных гостиницах” она прочла в какой-то газете: это сеть высококлассных, комфортабельных современных гостиниц, говорилось там, где все, от расположения до обстановки, напоминает о том или ином писателе и его произведениях. Первым открыли гостиницу “Сванн” в восьмом округе, недалеко от дома № 102 на бульваре Осман, где Пруст писал “В поисках…”, потом – “Гюстав Флобер” в Руане, “Александр Вьялатт” в Клермон-Ферране, “Марсель Эме” на улице Толозе на Монмартре, и, наконец, совсем недавно появилась гостиница “Артюр Рембо”.

Тина заказала номер на две ночи под чужим именем. В пятницу вечером она проводила Эдгара с детьми на Лионский вокзал, поцеловала их на прощание и пошла не домой, а прямо в гостиницу, где Васко сидел в баре и беседовал с директором, попивая абсент.

Шестьдесят семь градусов. Огонь по жилам и тяга изливать душу. Шестьдесят семь градусов открывают сердца и развязывают языки. Во всяком случае, язык Тины – точно. У Тины семья – двое детей и их отец, который скоро станет ее мужем, любимым мужем, да, она его любит, ведь я люблю его, Васко, люблю, твердит она и говорит, что по сравнению с этим они с Васко ничто, да, мы с тобой ничто, такая ерунда по сравнению с тем, что я уже сумела с ним построить, но эта ерунда не дает мне покоя, терзает, я одержима этой ерундой, твердит она уже не Васко, а директору, принимаясь за новый абсент, все это полная дичь, безрассудство, абсурд, говорит она и глоток за глотком пьет обжигающий, как ее жизнь, напиток.

Они сидели так добрых полчаса, потом директор их покинул, но перед этим подарил купон на скидку в семьдесят процентов за номер сроком на полгода; с купонами на скидку – как с любовью: у них имеется срок действия, который истекает; срок истечения заложен и в любви, с той только разницей, что на купоне он четко обозначен, ты знаешь с точностью до дня, когда он перестанет действовать, а про любовь никто заранее не знает.

В гостинице было сорок две комнаты, и каждая, помимо номера, носила имя какого-нибудь стихотворения Рембо или города, где он бывал – Аден, Лондон, Харар, – или же человека, знававшего его и звавшего его по имени, пока он был еще юношей с растрепанной шевелюрой, причисляющим себя к поэтам, то бишь ясновидцем, похитителем огня[26], а не наводящей ужас легендарной фигурой, которую мы называем сегодня Артюром Рембо. Тина спросила, свободен ли номер 42 – “Поль Верлен”, – да, свободен. Четвертый этаж, рядом с номером “Изамбар”[27]. Двери лифта, на стенке которого красовался катрен из “Пьяного корабля”, закрылись, и что было дальше, я не знаю, кроме того, что они провели, запершись в этом номере, один день и две ночи и даже ни разу не позавтракали, хотя завтраки были оплачены. Дальше что же… распаленные тела, пляска неистовых сердец в ночи, ненасытные губы и языки, вновь и вновь оживающий жар, – при этих словах секретарь закатил глаза, для бесстрастных душ страсть – это что-то непристойное.