Властитель мой и господин

Тогда и я на миг закрыл глаза. Закрыл глаза в кабинете судебного следователя и попытался представить себе ту первую ночь Васко и Тины в гостиничном номере, Васко уже раздет, а Тина стягивает трусики и держит их в руке. Вот она повернулась, встает на колени и просит Васко взять ее так, в то время как Эдгар укладывается в постель в своей бывшей детской в Воклюзе. Уикенд у папы с мамой, и ничего худого на уме. На другой день он поедет в Маноск с близнецами, поведет их в “Макдоналдс”. Дети обожают “Макдак”, на десерт они возьмут макфлурри, Артюр – с M&M’s, Поль – с KitKat. А потом он оставит детей у бабули, а сам пойдет погулять, пройдется, может быть, по магазинам, купит себе новый дутик, того же цвета, только потеплее. На зиму, чтобы грел. В номере воздух разогрет, раскален, Тина хочет, чтобы Васко крепко держал ее и трахал оксюморически – нежно и грубо, ласково и властно, оттягивал голову за волосы и душил, да, именно душил, рукой за шею, чтобы она задыхалась, а потом отпускал и хлопал ее наотмашь по заду – что такого? – но все это любовно. Чтобы он благоговел перед ней и делал ей больно. Стонала “пусть мне будет больно”, желала быть разом повелительницей и рабой, грязной, низменной, но сияющей чистотой, строптивой и покорной, принцессой и шлюхой. Черт, тут все такой же зверский холод. Двести квадратных метров, каменные стены – конечно, протопить накладно, но все же старики могли бы постараться. Хорошо еще, включили отопление в комнате у детей. Но не у него. Что толку жить в солнечном краю, если мерзнешь ночью под одеялом! Если когда-то в детстве он осмеливался заикнуться взрослым о чем-то подобном, то получал в ответ только ругань. Тебе бы все транжирить, дармоед – вот ты кто. Будь с ним Тина, уж она бы его согрела по-своему, она это умеет, если хочет, хе-хе. Теперь Тина трахает Васко, сидя на нем верхом, и шумно дышит. Теперь она хочет, чтобы он лежал тихо и молча и только чтобы не ослабевал его член. Хочет, чтобы Васко был пассивным инструментом ее удовольствия. Я тиран, он мой раб, я делаю с ним, что хочу, он в моей власти. Он все никак не мог уснуть. Сегодня он не упражнялся. Сделать, что ли, несколько отжиманий и планок, раз уж не спится? Ему без нее плохо. И с чего он разнервничался? Позвонить ей? Десять минут первого, она, перфекционистка во всем, небось повторяет свой текст на завтра, для музыкального чтения в Санлисе. С пианисткой и оперной певицей. Могла бы все-таки сказать об этом раньше. Забыла. В последнее время она вообще какая-то рассеянная. Все, она кончила. Бурно, в сладостной судороге, губы ее дрожали, зрачки стали огромными, но ей хотелось еще и еще. Тина, само наслаждение, целует Васко, целует его в лоб, веки, губы, хищная, ненасытная; ее вдруг охватила неуемная жажда впиваться в него поцелуями, она целует шею, грудь, живот и волоски внизу, темные завитки, которые, как муравьи, ползут вверх до пупка. Тина их лижет, смешивая со своей слюной пот Васко, спускается ниже, в пах, целует мошонку и член. Надо взять его в рот, но сначала снять с запястья резинку и забрать свои волосы в хвост, чтобы лицо было открыто, чтобы он ее видел, понимал по глазам, с каким безумным наслаждением она проводит языком по гладкому кончику; она могла бы довести его до оргазма такой сладкой мукой. Но может быть, она уже легла. Все равно позвонить? Взять да и позвонить просто так, просто услышать ее голос, сказать, что они добрались, пожелать ей спокойной ночи? А вдруг он ее разбудит? Хотя в прошлый раз она, хе-хе, не очень-то проснулась. Он все проделал с ней, полусонной, и, кажется, она была совсем не прочь и бормотала что-то про Гутенберга и Рембо. Надо же, сны и те у нее интеллектуальные. Сейчас позвоню. Член Васко – и больше ничего во всей комнате, всё в нем, а он во рту у Тины, она сначала гладила его пальцами, потом водила им по своему лицу, потом захватила губами и теперь бешеными, быстрыми рывками доводит его до края, желает этого… Васко держался, сколько мог, но всему есть предел, и больше ни секунды… пусть рухнет мир… всё… у него оргазм, а у Тины – пропущенный звонок.

Ау! – Следователь пощелкал пальцами у меня перед глазами. – Что с вами?

Простите, сказал я, я отвлекся.

Сосредоточьтесь! Вы сказали, что не знаете, что было дальше, после того как они заперлись в номере.

Знаю только, что в номере была ванна, Тина лежала в горячей воде под слоем пены, а Васко, сидя на табуретке, читал ей стихи; через двадцать минут он вышел из ванной, за ним Тина в банном халате, воду она не спустила, чтобы и он мог помыться. Васко сказал – не сейчас, но Тина уговаривала – вода остынет. Он согласился, ладно, вошел в ванную и сразу все понял: Тина написала пальцем на запотевшем зеркале: я тебя люблю.