Властитель мой и господин

Васко, возобновил я свой рассказ, стригся все короче и короче. Он не находил себе места: Тина вот-вот должна была выйти замуж, и для него было в равной мере немыслимо как вычеркнуть ее из своей жизни, так и вырвать из ее собственной. В шахматах это называется цугцванг. Попасть в цугцванг значит быть вынужденным сделать проигрышный ход. Как ни пойди, все равно проиграешь, – так и думал Васко. Мы в тупике, говорил он, а Алессандро щелкал ножницами и утешал его, как мог: подумаешь, увещевал он Васко, ну выйдет она замуж, будет любить своего мужа, но и тебя будет так же любить, и вы еще двадцать лет останетесь любовниками, tutto bene. Васко сомневался, как это можно любить двоих сразу, но Алессандро возражал: любовь не пирог; и в самом деле любовь не пирог, который можно разделить на сколько угодно более или менее равных частей. Когда у женщины рождается второй ребенок, разве она наполовину меньше любит первого? Нет, она отдает всю любовь целиком одному и другому, потому что любовь не делится, а умножается. Сердце, как и Вселенная, расширяется, так что Тина прекрасно сможет быть любовницей Васко без малейшего урона для любви к мужу.

Несчастье супружеских пар, по мысли Алессандро, заключается в том, что они видят в браке бессрочный двусторонний договор об исключительных сексуальных правах. А если бы они сочли взаимодопустимым переспать иной раз с кем-то третьим и вечером в постели рассказать об этом супругу или супруге, поделиться, как прошел день: представляешь, сегодня в обеденный перерыв Жан-Жак трахнул меня на ксероксе, и знаешь, милый, такая встряска изредка – просто кайф! Если бы это считалось чем-то естественным, безобидным и такое воркованье на подушке вошло в норму, было бы куда меньше разводов. Васко поделился этой идеей с Тиной. Это правда, сказала она, когда любовь между супругами притупляется, было бы неплохо привлекать субподрядчиков.

Брак представлялся ей этаким треугольником, вершины которого – супружество, родительство и секс. Эдгар был хорошим супругом, очень хорошим отцом, заботился о ней и близнецах, любовно их растил, – да просто превосходным был отцом, даже следил за их пищеварением и приучал к горшку. Так что в их треугольнике две вершины соединялись отлично, но только две, а не три, и все же до появления Васко Тина была ему верна. Эдгар ведь вырос в католической семье и не потерпел бы измены: двадцать восемь лет строжайшего воспитания вкупе с двумя тысячелетиями аскетической, антигедонистской морали возводят неверность в ранг худшего из всех грехов. Они обговорили все заранее; а если я тебе изменю, ты сильно обидишься? Смертельно, он сказал. Смертельно.

Не знаю, как вы, а я вижу жизнь как две параллельные линии: одна – это то, к чему вы стремитесь, чем хотите быть; вторая – то, что вы есть на самом деле. Они, конечно, никогда не совпадают полностью, но штука в том, чтобы максимально выправить отклонения. О том, насколько удалась ваша жизнь, судят не по тому, каково расхождение между линиями, а по тому, как вы старались его сократить.

Эту теорию я рассказал и Тине, она-то как раз этот разрыв увеличивала. К чему стремилась Тина? К спокойной, мирной жизни, без обмана и смятения чувств, и при этом любила Васко, а раз любила, продолжала с ним встречаться, иначе не могла, а раз встречалась, была вынуждена лгать Эдгару, опять-таки иначе не могла. Эдгара она тоже любила, не такой страстной, безрассудной любовью, как любила Васко, но другой – надежной, крепкой, долгой, да и потом, он был отцом ее детей, дети для нее – это всё.

Цугцванг, чертов цугцванг, повторял Васко, он знал, что обречен на поражение; рано или поздно Тина поймет, что без него ей проще жить, чем с ним, и сожжет мосты, как однажды уже делала, но на этот раз окончательно. Со временем она внушит себе, что их любовь была чем-то несерьезным, воспоминания о ней затолкает в глубины сознания или вытеснит вовсе, сотрет в памяти его образ, научится обманывать себя и верить, будто никогда – ни до, ни после, ни сейчас – не любила никого, кроме Эдгара, а брошенный любовник Васко станет ей противен. Вот так поступит его андалузская принцесса, ну а когда-нибудь потом, когда вырастут дети, она влюбится снова, но только не в него. Его же забудет, и все. И что тогда останется от их любви? Горечь, грусть, сожаления о том, что было, чего не было и что могло бы быть. Вот это, думаю, он и хотел сказать в стихотворении, которое у нас перед глазами: