Властитель мой и господин

Ковчег голубя [37]

Проклята

да будет прабабка
супруги отца человека
что надрезал кору той гигантской гевеи
из сока которой добыли тот латекс
из которого сделали тот каучук
что пошел на резину колес
той бетономешалки
в которой замешан
асфальт тротуара
где встретились
твои мать и отец

Почему такое название? Не знаю. Знаю, что Тина переехала и что Васко, возможно, тоже вскоре пришлось бы переехать. Из-за выходки на Christis’s он мог потерять работу.

Статья L321–14, абзац 2 Торгового кодекса – знаете? – спросил я.

Минутку, отозвался секретарь, поискал на Légifrance[38] и прочел вслух: “Проданное на аукционе имущество может быть выдано покупателю, если аукционный дом получил заявленную сумму или приобретатель представил ему гарантию на выплату”.

Вот-вот. Разумеется, аукционный дом, в данном случае Christie’s, не получил заявленную сумму за револьвер. Но счел достаточными принесенные Васко гарантии: ведь, как подумали в Christie’s, он купил лот № 12 не для себя, а для НБФ.

Надо сказать, что сотрудники НБФ – довольно частые посетители аукционов и могут участвовать в торгах, пользуясь преимущественным правом на покупку культурных ценностей. Для этого, объяснил я следователю, в годовом бюджете библиотеки предусмотрено несколько сотен тысяч евро; нередко случается так, что какой-нибудь библиотечный сотрудник вдруг объявляется после завершающего удара молотка и сочувственно сообщает покупателю, что предмет, который тот уже считал своим, будет приобщен к коллекции Национальной библиотеки.

Однако сотрудники всегда поднимают руку только после удара молотка и никогда не делают этого до. Никогда, зачем им повышать ставку?! Вот что должно было насторожить Christie’s, и Васко не должны были выдавать револьвер, когда он явился забрать его и предъявил свое удостоверение хранителя.

Но все же выдали.

Запакованным в пупырчатую пленку и с аукционной справкой.

Патроны Васко нашел в интернете – десять штук калибра 7 мм за шесть евро. Десяток меньше чем за десятку, сказал он.

И вот однажды вечером, в декабре, мы встретились с ним в Булонском лесу, в двадцати шагах перед ним и в метре от земли висела привязанная к ветке орешника банка от кока-колы; Васко хотел проверить, на что способна эта старая пушка, – следователю я этого не рассказывал, незачем ему знать все.

Незачем знать, что я в шутку прицелился в Васко и спустил курок. Как и то, что, зарядив револьвер, Васко предложил мне стрелять первым, а я отказался, якобы признавая за ним право первенства, а на деле из страха, как бы оружие не взорвалось у меня в руке; твоя идея, сказал я, твой револьвер, ты и стреляй! И он сделал шесть выстрелов – с двадцати, с десяти, потом с пяти шагов от мишени – и ни разу не попал, поскольку целился на полметра выше, как последний лох, так что жестянка осталась целой и невредимой. Потом он вытряхнул гильзы, перезарядил барабан и протянул мне револьвер: давай теперь ты. Нет уж, спасибо. Ну, как хочешь. И он разнес жестянку выстрелом в упор.

Естественно, очень скоро в НБФ пришел счет за револьвер. Представляю, какой это был шок. Четыреста тридцать четыре тысячи евро! Библиотека, конечно, платить отказалась. Васко, узнав об этом, поделился со мной термином “бешеная ставка”, то есть такая, которую кто-то заявил, а выплатить не может. В этом случае купленный объект заново выставляется на торги, и несостоятельный приобретатель должен оплатить разницу между старой и новой аукционной ценой. Именно это и должно было произойти. Christie’s должен был получить обратно револьвер, снова выставить его на продажу и стребовать с Васко разницу в цене. Так бы и было, но!

Но эта история непременно попала бы на первые страницы газет, а Christie’s совсем не хотелось скандала, а Васко был не прочь – еще бы! – иметь в собственности револьвер Верлена, к тому же для самозащиты ствол, пусть даже подержанный, все же лучше, чем телескопическая дубинка, пусть даже новая.

Поэтому произошло вот что: Christie’s расплатился с продавцом, а Васко предоставили год на то, чтобы возместить долг, по прошествии же этого срока его могли привлечь к уголовной ответственности. И это еще не все: в случае просрочки каждый месяц начислялась пеня в две тысячи евро, которую следовало выплатить на другой день по истечении срока. Все что угодно, согласился Васко, у него были заботы посерьезнее – ему грозило увольнение.