Внучка

Вычитав где-то, что беременные крестьянки после начала схваток шли с поля домой, рожали, а уже на следующий день снова работали в поле, я решила, что тоже так смогу. Как бы то ни было, при первой нашей встрече Каспар ничего не заметил, а к тому времени, когда я через три месяца сбежала на Запад, мои последние растяжки исчезли и живот снова стал плоским и упругим.

Я была горда собой. Теперь меня мучает вопрос, не лучше ли было рассказать все Каспару сразу после бегства или даже раньше, в октябре? Или еще в июле, перед каникулами? Увы, я промолчала, я все скрыла. Однако все, что об этом можно было написать, я уже написала.

* * *

Паула. Я не хочу смотреть ей в глаза, не хочу, чтобы она просвечивала меня насквозь своим рентгеновским взглядом, не хочу с ней говорить, не хочу ехать к ней, искать ее. Но как мне узнать, к какому порогу она подкинула мою дочь?

Паула вскоре ушла из больницы и стала участковой сестрой. В последний раз она писала мне из Бризена. В сущности, нам не обязательно встречаться. Может, вполне достаточно будет написать ей? Выяснив ее адрес в бризенской администрации?

Дорогая Паула!

Ты тогда осуждала меня. Ты считала мое решение ошибочным и пыталась меня переубедить. Но не увещеваниями и поучениями – ты предлагала мне заглянуть в самое себя, почувствовать себя. Я не захотела. Мне не нужен был ребенок. Теперь он мне нужен. Я хочу увидеть свою дочь, сильную, жизнерадостную, счастливую женщину, какой она стала за эти годы. Я хочу объяснить ей, почему тогда вынуждена была отказаться от нее. Я не собираюсь ни о чем ее просить – боже упаси! Наоборот, я хочу предложить ей себя – себя и все, что у меня есть, и надеюсь, что, может быть, что-нибудь из всего этого ей придется по душе.

Я пытаюсь писать книгу. Конечно же, о себе – о чем же еще!

Что я тогда собой представляла? Была ли я слишком незрелой, чтобы взять на себя ответственность за ребенка? И может, я поступила правильно, переложив эту ответственность на других? Был ли это просто эгоизм? Окупила ли моя жизнь на Западе то, что я могла бы дать своей дочери в Восточной Германии и не дала? Все это я хочу понять, работая над книгой. Я хочу предстать перед своим собственным судом и услышать оправдательный приговор. Все, что я пишу, будет безжалостной правдой.

К какому порогу ты подкинула ребенка? Конечно, мне следовало бы обсуждать все это с тобой не письменно, а устно. Я должна была бы приехать к тебе. Но я не могу. У меня пока нет сил вернуться в ГДР или в то, что от нее осталось. Как только я почувствую в себе эти силы…

Надеюсь, что у тебя все хорошо.

С сердечным приветом

А потом следующее письмо:

Многоуважаемый г-н пастор!

Вы, вероятно, еще помните, как лет сорок назад нашли у своего порога подкидыша. Это была моя дочь. Вы не могли бы помочь мне разыскать ее?

Я не собираюсь вторгаться в ее жизнь. Я хочу всего лишь предложить ей себя. Возможно, она и сама ищет меня.

С дружеским приветом