Во Флоренах

Мика Николаевна кивает ему в знак согласия и поворачивает к нам свое веселое, зарумянившееся лицо.

— Вот и отняли у нас Мику Николаевну, — смеется Иванов. — Но и мы не ударим лицом в грязь. — Он оглядывается и приглашает на вальс жену Бурлаку.

Я остаюсь один. Ищу взглядом Анику. Вон она стоит в стороне и разговаривает с подружкой. Иду напрямик через всю площадку к ней. Девушка замечает меня и улыбается. В это время заиграли краковяк.

Аника танцует легко. В свете электрической лампы, освещающей площадку, вижу ее оживленное лицо. Чувствую у себя на шее ее горячее дыхание. На вздернутом носике блестят маленькие капли пота. Наши взгляды встречаются, мы улыбаемся друг другу, и Аника опускает глаза.

Вот танец кончился, все расходятся по своим местам. Мы с Аникой незаметно для себя остаемся одни в самом центре площадки.

— Идемте, — говорю я. Мне не хочется отпускать ее руку.

Аника, раскрасневшаяся, молча идет рядом со мной.

— Знакомьтесь, — говорю я, увидев стоящего в стороне Иванова.

— Да я знаю Анику Крецу, — и он по-дружески пожимает девушке руку. — Только вот Штефэнукэ на нее обижается. Покоя она ему не дает: — покупай, да покупай породистых свиней…

— Я же хочу, чтобы было лучше для колхоза, — смущенно оправдывается Аника.

— Ну правильно, так и надо, — смеется Иванов. Он покидает нас и направляется к баянисту.

Слышатся быстрые, веселые аккорды. А, гопак, украинский гопак! На площадку выходит только один танцор — начальник политотдела. Он плавно идет по кругу, и вот вдруг завертелся бурно и быстро, приседая и притопывая каблуками. Кажется, душа и тело слились у него воедино в этом танце. Люди сгрудились вокруг него, как живая стена. Бьют в ладоши в такт музыке. И вот уже не один танцор в кругу, а два, три, и еще, и еще… Вихрем несутся, лихо выбрасывая ноги. Но никому не сравниться с начальником политотдела!

Аника не сводит с него глаз. И когда он, кончив танец, вытирает лоб платком, она говорит восхищенно и сочувственно:

— Устал-то как, весь потный…

Мне хочется побыть с Аникой наедине, но она тянет меня к Иванову. Мы пробираемся к нему через толпу молодежи. Незнакомая мне девушка бросает лукавый взгляд на Анику: ага, мол, учителя подцепила.

Но Аника не замечает этого. Подойдя со мной к Иванову, она говорит с искренним восторгом в голосе:

— Как вы хорошо танцуете, товарищ Иванов! Лучше всех наших парней!

— Смотри только, не влюбись в меня, — шутит Иванов, все еще вытирая платком лицо и открытую шею. — У меня жена бедовая.

Аника смущенно улыбается.

— Пойдемте воды напьемся, Степан Антонович, — предлагает Иванов. — Кстати, и потолкуем о том, о сем.

— Пойдемте, — соглашаюсь я и не успеваю опомниться, как Аника быстро от нас удаляется.

— Аника!.. — кричу я вслед, но девушка, видимо, не слышит.

Почему она ушла? Могла ведь пойти с нами. Да и вообще, для чего понадобилось нам пить воду? Повернувшись к Иванову, я встречаю его добродушно-понимающий взгляд.

— Да, — произносит он. — Нескладно получилось. Но что поделаешь…

Буфет недалеко от площадки. Все столики уже заняты. Здесь сидят по большей части люди пожилые. Громко и горячо обсуждают что-то.

Мы с трудом добываем себе стулья и усаживаемся в уголке. Нас никто не замечает. В общем шуме трудно уловить, о чем вдет речь. Но вот из-за своего столика поднимается Бурлаку, и вдруг сразу становится тихо. Сидящие напротив нас колхозники, отставив стаканы с вином, поворачивают к нему головы. Видно, всех очень интересует, что скажет Бурлаку. А, постройка города! Асфальт, трамвай… Бурлаку с жаром защищает ту самую идею, которую он на днях развивал передо мной в своем кабинете.

— Вот что, товарищ Бурлаку, — говорит Оня Патриники, когда тот кончает, — знаем мы вас не первый день. И уважаем от души. Председатель вы хороший. Но глупости говорите такие, что слушать тошно, право слово! Вот уж не ожидали!..

Раздается общий смех. Даже Иванов улыбается. Лоб у Бурлаку покрывается каплями пота. Мне становится жаль его. Его мечты, конечно, — ребячество. Но ведь он так искренне желает добра своим односельчанам!

— Ваши расчеты, товарищ Бурлаку, право слово, нам пригодятся. Если освободятся рабочие руки, надо использовать их с головой. Что нас сейчас жмет больше всего? Урожай. По сравнению с другими колхозами у нас дела идут плохо. А почему? Потому что Царалунга и Валя-Сакэ страдают от засухи. Но вот почитайте, что пишут в газетах…

— Ишь ты, какой важный стал! — вставляет Андроник Ника. — Давно ли читать научился!

— В одно время с тобой, — отвечает Оня, — когда ликбез у нас открылся. Только ты и теперь двух букв не нацарапаешь, а я пишу, книги и газеты читаю. И, право слово, знаю даже, что строят на Волге и на Днепре. А строят там огромные электростанции. Будут орошать засушливые земли. И мы можем так же сделать…

— Здесь-то, на нашей речушке? Чтобы наша деревенька электростанцию строила? — пытается высмеять его Андроник.