Во имя человека

Стол был накрыт, а лицо мамы — серьезно-торжественно! И только тут я наконец-то сообразила, что ведь первый раз в своей жизни иду на работу! Вскочила, накинула халат, побежала мыться… А когда вернулась из ванной, за нашим столом сидела Екатерина Викторовна рядом с мамой. И лицо у нее было такое же торжественное, как у мамы, а посреди стола — большая коробка конфет. И я тоже села тихонько за стол, стала пить чай. А они сидели, смотрели на меня и молчали. Это было как-то особенно хорошо, торжественно и уважительно! Я выпила чай, встала, посмотрела на них и сказала:

— Спасибо вам!

Они молча кивнули мне в ответ. И все сидели за столом, смотрели, как я быстро оделась в рабочее, взяла приготовленный мамой завтрак и хотела уже уходить. Но будто почувствовала их уважительное и тревожное молчание, вернулась, крепко поцеловала маму, потом Екатерину Викторовну, пошла. И тогда они пошли за мной, стояли на площадке лестницы, пока я не спустилась вниз.

У нашего подъезда ждал Баклан. И лицо его было непривычно серьезным, тоже торжественным. Он молча протянул мне руку, я пожала ее, и мы пошли. А из окна по-прежнему глядели на нас мама и Екатерина Викторовна.

Наш дом портовский, от него до порта всего метров триста, но я надолго запомню, как шла тогда в порт!

На причале, от которого катер должен был везти нас на плавкраны, стояли как всегда приветливый Павел Павлович и важный Гусаров, и в улыбке поднимал кустистые брови Петр Сидорович и Катя Быстрова — комсомольский секретарь порта… И хоть все они молчали и здоровались с нами простыми кивками, но уже оттого, что они пришли проводить нас, выбрали для этого время, хоть у каждого из них — тысяча дел, все происходящее стало еще значительнее. И как-то особенно хорошо было то, что они просто стояли, смотрели на нас и — ничего не говорили! И Венка, Даша, Любочка с Федей, мы с Бакланом тоже молча сошли по трапу на катер, за нами спустился Петр Сидорович, водитель катера — широкоплечая и громадная, как борец, тетя Глаша оглянулась на нас, посмотрела на причал, катер дрогнул, заревел мотор, и мы легко, быстро пошли в реку. А солнце плясало яркими бликами на глади воды, катер описывал широкую и плавную дугу, ровно и мощно ревел его мотор, привычно-сосредоточенно сидела за рулем тетя Глаша, сразу за бортами катера двумя высокими, прозрачными, радужными на солнце стенами вставали валы воды, обдавая нас тревожно-свежим запахом, а над головой было ярко-синее, залитое солнцем небо! Мы с Бакланом сидели рядышком, прижимаясь друг к другу, и вот здесь Баклан взял меня за руку, крепко сжал ее. А на причале всё почему-то стояли и не уходили провожавшие, и смотрели на нас…

Не помню, как на втором клиентурском сошли Венка с Дашей, на седьмом — Любочка с Федей, и вот уже наш двенадцатый. Я мельком глянула на длинную широкую баржу, выпуклая палуба которой была засыпана высокими кучами яркого на солнце песка: ее уже поставили под разгрузку. На два наших крана: они стояли между баржей и берегом, четко вырисовываясь переплетами неподвижных стрел на солнечной синеве неба. На отлогий берег, засыпанный высокими штабелями песка с ранее выгруженных барж. Глянула я на все это — и меня охватили и радость и страх, будто перед последним экзаменом! Сдавила напоследок изо всех сил руку Баклана и выскочила на палубу понтона своего крана.

На низенькой скамеечке, устроившись по-домашнему уютно, сидела Галина Тимофеевна, механик крана, и вязала! Совсем как в старой сказке… Галина Тимофеевна ростом с меня, от солнца на ее седых волосах по-деревенски повязан белый платочек, и плечи узенькие, и колени сжаты, и спицы мелькают привычно-быстро… А у борта стоял голый до пояса дядя Вася, шкипер понтона, радостно кряхтел, мотая головой: на спину лила ему воду из ведра шкипер баклановского понтона тоненькая и смешливая Верушка. Крановщик, у которого я должна принимать смену, громадный и неповоротливый Евлампий Силаков, уже чисто умытый, сидел и курил, покойно сложив руки, щурился на солнышко… А два кочегара, мой Митяй и силаковский старичок дядя Федя, забивали «козла», удобно устроившись на доске. Кочегаров не было с нами на катере, как же они до нас попали на краны? И мой Митяй, и баклановская Зина?.. Я обернулась к шедшему за мной Петру Сидоровичу, сказала насмешливо:

— Дача!

Галина Тимофеевна вскинула на меня голубенькие глазки, проговорила спокойно, откладывая свое вязанье и медленно поднимаясь со скамейки:

— Когда приходишь, девушка, здороваться надо!

— Ну-ну!.. — ласково сказал Петр Сидорович.

— Здравствуйте.

— Вот так-то оно лучше, — чуть улыбнулась Галина Тимофеевна. — Ну, пойдем на кран, зажигалка, — и пошла вперед.

Я посмотрела на Петра Сидоровича: он тоже улыбался, будто ничего решительно не случилось, будто и не слышал, как обидно назвала меня механик крана!.. Кое-как справилась с собой, пошла за ними.