Во имя человека

Уголком глаза я видела: грейфер Баклана широко разинутыми челюстями ушел в песок, тросы натянулись, челюсти жадно стали входить в него. И еще на повороте крана, совмещая движения, начала травить грузовой трос. Чья-то рука легла на мою, державшую рычаг поворота, плавно выключила его: ага, это Галина Тимофеевна!.. Широко разинутые челюсти грейфера упали на песок, острыми кромками вдавились в него: я тотчас включила рычаг замыкания челюстей, они легко, как нож в масло, пошли в песок, все глубже уходя в него. Грейфер Баклана, полный песка, уже пошел кверху и в сторону: Баклан тоже совмещал движения. Я опять заторопилась, стараясь догнать его, хотела включить рычаг подъема, но маленькая и какая-то жесткая рука Галины Тимофеевны тотчас оказалась на моей, державшей рычаг, пока челюсти грейфера, полные песка, не замкнулись.

— Ты не на пожаре, — негромко проговорила Галина Тимофеевна и убрала руку.

Я тотчас включила поворот: огромный грейфер летел по синему воздуху, описывая плавную спираль. Сама уже сообразила выключить подъем, потом — поворот, — грейфер Баклана уже широко разевал свои челюсти, сыпля на берег ярко-желтый песок, — поспешно стала травить трос замыкания. И опять рука Галины Тимофеевны на секундочку придержала мою, а Петр Сидорович сказал негромко:

— Песок надо высыпать в штабель, Леша.

Я прерывисто вздохнула от обиды и злости: торопясь, начала раскрывать челюсти над водой, чуть не высыпала в нее песок!..

Дождалась, пока высыплется весь песок, — кран Баклана с пустым грейфером уже шел за новой порцией, за спиной Баклана уже никого не было, только в кабине мелькнула Зина, шурующая в топке котла, — снова включила поворот. Все-таки дождалась, пока можно будет травить грейфер на песок баржи, включила рычаг. Опять перетерпела, пока наберется полный грейфер песка, плотно замкнутся челюсти, включила подъем…

Не знаю, сколько я сделала циклов, когда увидела Петра Сидоровича на кране Баклана… Потом заметила, что Петр Сидорович, крановщики и кочегары, которых мы сменили, садятся на катер… Еще подумала с обидой: «А меня, значит, Галина Тимофеевна не решается оставить одну?!» И тотчас увидела, что она снова сидит на палубе понтона и вяжет. Так же по-домашнему покойно, как и утром, когда мы пришли на смену. Ну, и за то спасибо, что решилась меня одну оставить!..

Я хоть и по-прежнему не могла догнать Баклана, но теперь, поворачиваясь, встречалась с ним глазами, и он улыбался мне радостно и спокойно. Даже кричал мне что-то, только за шумом слов его не было слышно. И меня уже не обижало, что Галина Тимофеевна все не уходит с крана, вяжет и временами внимательно поглядывает на меня… И перестала злиться на Митяя. А то меня все время как-то бессознательно раздражало, что ему уже сорок, а он по-прежнему кочегар, на крановщика так и не выучился, хоть давным-давно в порту работает; и глаза у него телячьи, и широкое лицо, как решето, усыпано веснушками, и до сих пор все его Митяем кличут. Теперь стала замечать, что давление пара в котле он держит нормально, и хоть по-прежнему молчит и чуть испуганно косится на меня, но шурует в топке, успевает подбросить угля, качнуть воды в котел…

Кран Баклана остановился, а у меня за спиной Галина Тимофеевна ласково проговорила:

— Обед, Лешенька, отдохни немножко…

Но я еще раз глянула на половину баржи Баклана, — на ней местами уже проглядывало розовато-серое дерево палубы, а на моей половине было по-прежнему много песка. Даже шкипер баржи, невысокий старичок со смешно торчащими далеко в стороны усами, поглядывал озабоченно, не будет ли перекоса баржи. И попросила:

— Тетя Галя, можно я обед поработаю, а то шкипер остановит кран Баклана!..

Она улыбнулась:

— Пожуй немножко, а я пока поработаю…

И я согласилась. А она погладила еще меня по плечу, сказала ласково:

— Будешь работать, будешь! И человеком станешь.

Потом мы с Бакланом сидели рядышком и молча ели свои завтраки. И я почувствовала, как у меня ломит руки и поясницу, как я устала… А Баклан только улыбался и молчал, и я почему-то была благодарна ему за это.

До конца смены мы вошли в график, разгрузили баржу. Буксир увел ее, поставил на ее место груженую. На пересменок опять на катере начальника порта пришли Петр Сидорович, Симочка Крытенко и Женя Шубин со своими кочегарами. И я опять поймала себя на том, что не злюсь, как обычно, на самокритичного лентяя Женю Шубина, и даже ласково сказала что-то маленькому и кукольному Симочке Крытенко, замороченному своей музыкой… И не раздражало меня, что Симочка в рабочем шуме кранов слышит что-то вроде музыки, — это было видно по его розовому личику, — для самой меня мощный рокот механизмов зазвучал как-то по-новому сегодня…