Во имя человека

Мы по-прежнему работали в паре, и я все отставала, никак не могла работать синхронно с Бакланом. На повороте ловила его ласковую и чуть подзадоривающую улыбку. Ну, он — парень, сильнее меня в два раза, но ведь это — не финишный рывок на соревновании, а ежедневная, будничная работа, требующая и терпения, и настойчивости, и простой дисциплины. Шли дни, недели, а Баклан ничуть не менялся, работал так же радостно и увлеченно, как в ту первую смену.

Помню, как однажды ранним утром, когда мы уже выгрузили за ночь баржу песка, буксир уводил ее, ставил на ее место новую… Выгрузили ее на полчаса раньше графика, и катер со сменой еще не пришел из порта… Солнце уже выползло из-за горизонта, было по-утреннему тихо, над ровной гладью воды висела тоненькая прозрачная пленка тумана, где-то далеко-далеко прогудел паровоз, и весь мир только еще просыпался… А мы с Бакланом уже выкупались, поплавали, я причесалась, и краны были подготовлены к сдаче смены, и мы сидели рядышком на понтоне… Баклан курил, а я просто молчала, держа его за руку. И было так радостно и от этого раннего утра, и оттого, что смена прошла хорошо и что вот сейчас мы сидим рядом и молчим…

— Слышала такое выражение? — негромко спросил Баклан и погладил мою руку.

— Какое? — так же тихо спросила я, еще сильнее прижимаясь к его плечу.

— Каждый понимает все происходящее в меру собственного отношения к жизни.

Я кивнула, начала слушать внимательно. Уже привыкла, наверно, что вот так просто Баклан может сказать что-нибудь очень важное, и здесь уж все зависит от того, как ты сам умеешь слушать. Помнила, что книга — это в известном смысле всегда двое, автор и читатель, как сказал Баклан тогда о статье про маму.

— А ведь ты, Лена, только третью смену перестала следить настороженно за мной, я видел-видел!.. — и он засмеялся, снова погладил мою руку.

Я, конечно, сразу вспомнила, как Евлампий спросил у меня еще на первой смене, уж не подозреваю ли я в чем его?.. И только после этого поняла: «каждый понимает в меру собственного отношения». Но мне было так хорошо и покойно-радостно сидеть с Бакланом, что я даже не рассердилась, не заспорила, пробормотала:

— Уж привычка это у меня, что ли… — и потерлась щекой о его плечо.

— Привычка… — повторил Баклан и помолчал; мы встретились глазами, и он решился, сказал быстро: — Есть что-то очень обидное для человека в этой привычке, понимаешь?! И для того, у кого такая привычка, и, главное, для того, кого молча в чем-то подозревают.

— Доверяй, знаешь, но проверяй, — и прерывисто вздохнула.

Он помолчал еще, будто ждал, что я скажу, но я только улыбнулась, щуря глаза от солнца.

— А ты не задавала себе вопрос, почему я пошел работать на краны? — опять спросил он.

— Ну, все пошли… И мы же с тобой любим друг друга.

— Это правильно…

— И потом… это же надо порту, ведь крановщиков-то не хватает, нас учили.

— Вот-вот: это и есть главное, что надо! А как ты думаешь, могу я прожить без зарплаты крановщика?

— Конечно, — я даже засмеялась.

— А могу я пройти по конкурсу в институт?

— Уверена! — я чуть отодвинулась, вглядываясь в него.

— А зачем же тогда обижать меня подозрением?.. Ну, предположением чего-то плохого во мне?!

Я опустила голову, но все-таки заставила себя, сказала:

— Да, прости…

Тогда он легко уже засмеялся.

После этого коротенького разговора я вспомнила, как мы с Бакланом были в кино и перед началом фильма показывали хронику со строительства. Я сидела, прижимаясь к Баклану, обеими руками держась за его руку, а он шепнул:

— Смотри, как они подвешивают на тросах панели дома. Надо и у нас такие стропы сделать.

Я и в кино как-то пропустила это, а когда вышли, и совсем забыла. А Баклан на другой день о чем-то долго разговаривал с Петром Сидоровичем, сидя за столом в каюте понтона. И пересменок давно прошел, и катер нас ждет, и другие беспокоятся. Подошла к столу, заглянула через их головы: Баклан рисовал на листке бумаги новые стропы, а Петр Сидорович качал головой и одобрительно улыбался:

— Молодец, не зря в кино ходил! Отнеси эскиз в технический кабинет порта, попробуем изготовить в мастерских такие стропы.

И я с Бакланом ходила в технический кабинет, терпеливо ждала, пока он сидел за столом рядом с инженером Катей Быстровой. И думала: может ли строгая до крайности Катя, — она ведь секретарь комитета комсомола в порту, — может ли строгая и красивая Катя понравиться Баклану? Что он-то нравится Кате, это я сразу заметила!..

— Молодец! — сказала Катя и встала, протянула руку Баклану. — Поздравляю!

— Спасибо, — ответил он.

И Катя чуть-чуть, самую чуточку, но покраснела, поспешно взяла у Баклана руку.

Мы вышли. Я молчала и никак не могла поглядеть на Баклана. А он сказал:

— Нашего начальника Катенькой зовут, — и засмеялся.