Во имя человека

Плечи у Баклана оказались даже шире, чем у Венки Рыбина, и ноги длинные, сильные, и двигался он быстро, ловко, главное — старательно. После тренировки мы уже вымылись под душем и оделись, а Филипп Филиппович все заставлял Баклана, мокрого от пота, бросать мяч по корзине. И громко восторгался еще, что у Баклана все данные для классного баскетболиста. И хотя Баклан, возможно, впервые в жизни бросал мяч в корзину, броски у него получались точные, даже красивые.

Когда мы шли домой, Баклан сказал мне, растерянно и радостно улыбаясь:

— Где же я раньше-то был, а?.. Какое приятное ощущение во всем теле! Вот спасибо, что привела меня.

А я, сказать откровенно, недоверчиво покосилась на него: спорт — это ведь не только аплодисменты зрителей, но и труд. Да еще какой!.. И несколько месяцев настороженно следила за Бакланом: нет, все было в порядке, он по-настоящему увлекся, не пропускал ни одной тренировки, по баскету, волейболу и конькам выступал за честь школы.

И вот в девятом уже классе я показывала новые упражнения с мячом, с которыми должна была выступать на первенстве города. Показывала и показывала, в зале играла музыка, ребята сидели по стенкам. А я неожиданно увидела, как Баклан смотрит на меня. Глаза у него были какие-то потемневшие, лицо красное, рот раскрыт… И только мы с ним встретились глазами, он испуганно отвернулся, и я тоже. И больше уж почему-то не могла заставить себя поглядеть на Баклана.

Потом я вымылась, оделась и снова заглянула в зал. В нем уже никого не было, только Баклан сидел там же, где и раньше. Сразу же встал и молча пошел за мной. И по улице мы шли молча и не могли посмотреть друг на друга. Только я чувствовала, что оба мы красные, и Баклан не может решиться взять меня за руку, как он делал это раньше.

На углу улиц Крылова и Советской Баклан остановился, сказал глухо, глядя в сторону:

— До завтра, — и не протянул мне руки.

И я тоже сказала:

— До завтра, — и тоже не могла протянуть ему руку.

Шла к своему дому, спотыкаясь на ровном, а поймала себя на том, что улыбаюсь…

Мамы еще не было, я разделась и подошла к зеркалу. Долго смотрела на себя, изучала, так сказать, свое лицо. Красивым его, конечно, назвать нельзя, проклятая «кнопка», главное… Но ямочки на тугих щеках и синие глаза в сочетании с рыжими волосами не так уж плохо… Не знаю, что тут со мной сделалось, только я сняла платье и постояла перед зеркалом в одном спортивном костюме, обтягивающем тело. Фигура и ноги хорошие, ничего не скажешь!.. Рост, конечно, полтора метра, но ведь недаром же Филипп Филиппович при всех расхваливал меня, говорил, будто я специально создана для занятий художественной гимнастикой!

Спохватилась наконец, кое-как справилась с собой, принялась за обычные дела.

А вечером уже в постели поймала себя на том, что не сплю и опять улыбаюсь. И все время вижу широкоскулое лицо Баклана, его прямой нос, серые глаза в густых ресницах, широкие плечи, волнистые и пышные светлые волосы… И то вижу, как он улыбается, и нос как-то очень мило морщится у него при этом. То задумывается, и тогда левая бровь у него чуть задирается, а лицо становится сосредоточенным и отрешенным… Это его выражение больше всего нравится мне, хотя я по-прежнему побаиваюсь Баклана в это время. Очень удивилась: выходит, даже побаиваюсь Баклана иногда.

То видела, как Баклан красиво и ловко идет на коньках, а Венка завистливо щурится, глядя на него. То выступает на математической олимпиаде: пишет формулу на доске, высокий, стройный, и не замечает, что лицо у него запачкано мелом, и руки в меле, и пиджак…

Не знаю, чем бы кончились мои воспоминания, но мама, — она сидела за столом и проверяла тетрадки, — посмотрела на меня, вздохнула, сказала по-своему строго и так, будто уже решительно все знала.

— Очень прошу тебя, Лена, не забывать, что сначала ты должна окончить школу!

— Да что ты?! — испугалась я, закрылась одеялом с головой, сжалась в комок и прямо-таки со страхом ждала, что еще скажет мама!..

И она, конечно, сказала: подробно и уверенно разъяснила мне всю ситуацию.

На следующий день в классе я сидела рядом с Бакланом так, будто ничего решительно вчера у нас с ним не случилось. Только сначала боялась посмотреть на него… Но на втором уроке все-таки заставила себя, глянула на него, предварительно сделав каменное лицо. А Баклан заулыбался мне в ответ облегченно, откровенно-счастливо. И со мной что-то случилось: несколько секунд я не могла отвести от него глаз! С жадной радостью смотрела и смотрела на его глаза, волосы: они были еще красивее, чем вспоминались мне ночью!..

— Ты хоть и не джентельмен, но крупный кавалер! — неожиданно для себя сказала я; видела, как у Баклана дрогнуло и растерянно распустилось лицо, сбежала улыбка; но уже не могла остановиться, спросила насмешливо-язвительно: — Никак влюбился? — и чуть не заплакала.

— Какая же ты… — и губы у него прыгали, — жестокая!..

Вот и все. Не помню, что было в тот день на уроках. На переменке Даша все шептала мне:

— И правильно! Что это еще за лирика? Так и надо отшивать!..

Венка удовлетворенно и по-своему хитро улыбался…