Я люблю тебя, Борька!.. И как счастливо получилось, что мы наконец сказали это друг другу! Твоя в этом заслуга: сколько бы и как бы я с тобой ни боролась, любовь наша не уничтожилась от этого, ты сумел сохранить ее! Боролась-то я с тобой, но одновременно, наверно, и сама с собой, как ты сказал.
А знаешь, Борька, чего я и до сих пор больше всего боюсь? Это когда ты незримо отодвигаешься от меня, как-то отчуждаешься, и я тогда не знаю, чего от тебя ждать. Вот вроде как сегодня ты сказал: «Лучше бы ты сама с собой боролась…»
А еще я долго не могла понять, когда ты играешь, а когда говоришь всерьез.
Помнишь, еще в седьмом классе на контрольной по алгебре Любочка Самохрапова списала у Феди Махова? А у него в одной задаче оказалась ошибка, и Валерий Кузьмич им обоим поставил по двойке? Ты еще называл Любочку «птичкой-звездочкой», а я тогда не понимала, почему. Любочка красивая, только лицо у нее кукольное, розовое, локоны белокурые, вьющиеся, и от малейшей трудности она начинает плакать. Когда мы уже учились работать на кране, Любочка стояла за рычагами и плакала, что она боится и ей физически трудно работать, ты сказал:
— Знаешь, Любочка, есть такая восточная пословица: «Бойся мужчины, говорящего с улыбкой, и женщины, говорящей сквозь слезы»?..
А тогда на переменке мы стояли в коридоре. Любочка плакала, обвиняла Федю Махова в злополучной двойке, держалась за твою руку. И ты не отбирал у нее руки… Федя Махов, невысокий и крепенький, говорил насмешливо:
— Да если бы я не дал тебе, Любовь моя, списать, у меня бы наверняка была четверка!
— Безжалостный… Бездушный… — лепетала Любочка, прижимаясь к тебе.
— А я вообще такой! — насмешливо глядя на нее, сказал Федя. — На меня где сядешь, там и слезешь!
Даша Круглова провела ладошкой по выгнутой груди Феди, сказала:
— Ишь грудь: как у петуха коленка!
И ты, — и тогда уже выше всех в классе, красивее всех! — пригорюнился, всхлипнул, погладил Любочку по головке, сказал сострадательно:
— Киса-Мурочка ты моя незабвенная!..
Любочка тоже всхлипнула от самой от души, еще сильнее прижалась к тебе.
Все засмеялись, а мне сразу стало легко-легко… Только Любочка долго еще мигала стеклянными глазками, пока до нее дошло. Отодвинулась от тебя, заплакала уже по-настоящему. А ты все таращил глаза, выгибал спину, как у кота, весь был смешным и наивно-глуповатым: сам превратился в «Кису-Мурочку».
Помнишь, как мы собирали металлолом? Всем классом ходили по дворам, поднимались в квартиры, собрали даже больше плана: мы с Дашей уж радовались, что наш класс победит в соревновании с другими. И в это время откуда-то с заднего двора послышался отчаянный плач Любочки. Я сразу кинулась туда, а ты — за мной.
Любочка стояла посреди двора и плакала, парнишка поменьше тянул ее сзади за косы, второй вырывал из рук портфель, а третий, ростом с тебя, обнимал Любочку и как-то ужасно противно и медленно спрашивал:
— Боишься?.. А ты не бойся!
Ты захохотал весело, а высокий глянул на нас и демонстративно поцеловал Любочку. Это было так противно, что я, забыв обо всем, кинулась к нему. Помню только, что кто-то больно ударил меня по щеке, потом по носу… Но вот стало как-то легче: я увидела, что парнишка, который пониже, бежит со двора, средний ползает по земле, и на лице у него кровь, а высокий пугливо пятится от тебя. Ты молчал, медленно двигаясь за ним, и лицо у тебя было таким бесстрашным, какого я еще ни разу не видела!
Высокий, дернувшись вперед, замахнулся, но ты успел увернуться и — ударил его. Видно, так сильно, что он, раскинув руки, неудержимо и быстро стал пятиться, пятиться… А тут во двор вбежали и другие ребята из нашего класса. Эти трое хулиганов исчезли через какую-то лазейку в заборе. Ты был героем дня!
И после, когда мы шли к моему дому, ты сказал:
— А знаешь, почему с этой Кисой-Мурочкой постоянно чудеса случаются? Очень ее тянет к сладкому, а ума не хватает.
— Противно стало, как этот ее… целовал? — спросила я.
Ты тотчас напыжился, значительно задрожал отставленной коленкой:
— Беда в том, Баклан, что ты играешь везде: и где можно, и где нельзя!
5
Первый раз я это заметила в прошлом году… Хотя и до этого мы с Бакланом сто раз были вместе на тренировках. И на соревнованиях он меня много раз видел: у меня уже был первый разряд по художественной гимнастике.
Еще в седьмом классе я привела Баклана на спортсекцию. Филипп Филиппович даже замигал растерянно, увидев Баклана. Но тотчас оживился, захлопотал вокруг него:
— Вот молодец, что пришел, давно пора! — и с подкупающей откровенностью тут же начал щупать мускулы Баклана. — Раздевайся, раздевайся: я из тебя богатыря выращу, слово спортсмена!