Во имя человека

Написано было вкривь и вкось, но ответ совпадал с указанным на доске. Прочитала еще раз внимательно, поняла наконец-то, почему у меня не получалось, но сказала по-прежнему строго:

— Перепиши аккуратно!

Он покраснел, проговорил упрямо:

— Не буду!

— Как так — не будешь?!

— Да ведь решение правильное…

— А как записано?! — взяла его тетрадь, вырвала снова листок, положила тетрадь перед ним: — Сто раз перепишешь, пока аккуратно не будет!

Он мигнул еще и неожиданно широко улыбнулся, засмеялся легко и весело, стал переписывать. А я почему-то покраснела…

Неужели еще тогда в этом пустяковом происшествии и определилось все у нас с Бакланом?

На следующий день выяснилось, что он не сделал уроков по русскому. Я только сказала:

— Значит, будем готовить уроки вместе!

Баклан опять сначала замигал, испуганно глядя на меня, а потом захохотал, а я снова неизвестно почему покраснела.

После уроков сразу же побежала в раздевалку, стала ждать Баклана. Он все не шел, а я увидела, что Федя Махов берет его пальто. Схватилась за него обеими руками, прошипела:

— Не выйдет, голубчики!

Федя Махов — трус, это было известно еще тогда. Поэтому он только потоптался около меня, пошел снова наверх. А я осталась ждать. Баклан долго не шел, вместе со мной его ждали Даша Круглова и Любочка Самохрапова. Последняя просто от любопытства, а Даша все шептала мне:

— Смотри, не уступай, выдержи характер!

— Ты, кажется, знаешь меня! — ответила я.

Мы прождали, наверное, полчаса или больше, пока Федя Махов не спустился снова в раздевалку и не сказал, что Баклан ушел домой без пальто: убежал через задний ход.

— Ну? — спросила меня Даша. — Что будем делать?! — и прищурилась, поджала губы.

Я стала спокойно одеваться:

— Пойду к нему домой.

— А не боишься?! — спросила Любочка.

Я взяла пальто и шапку Баклана, и мы пошли. Любочка с Федей сгорали от любопытства, Даша по-прежнему щурилась и поджимала губы. А я, кажется, не соображала ничего, и в голове у меня был какой-то туман… Старалась ни о чем не думать, но нет-нет да и вспомнила отца Баклана — Семена Борисовича: он был однажды у нас в школе на собрании. Он высокий, и вся грудь у него в орденах: летчик-испытатель. А маму Баклана я часто видела по телевизору: она артистка в нашем театре музыкальной комедии. Поет и танцует очень хорошо, и такая красивая, что смотреть на нее страшно!

У дома Баклановых я остановилась, сказала:

— Спасибо, что проводили, — и пошла в подъезд.

Они трое тоже вошли за мной и стояли молча внизу, пока я не поднялась на третий этаж. Позвонила, по шаркающим шагам за дверью поняла, что это тетя Паша — домработница Баклановых, которая иногда приходила в школу. Она открыла дверь, улыбнулась мне, сказала:

— Вот Борька непутевый: спасибо, что принесла, — и взяла у меня из рук пальто и шапку Баклана, хотела уже закрывать двери.

Я придержала дверь, сказала:

— Я пришла уроки вместе с ним делать: а то вчера он русский не подготовил.

Тетя Паша как-то по-новому поглядела на меня и вдруг заторопилась:

— Проходи, проходи: сейчас пообедаете и — за уроки!

Я вошла в прихожую, стала раздеваться. И когда сняла пальто, хотела уже повесить его на вешалку, кто-то взял его из рук. Я обернулась: Семен Борисович.

— Здравствуй, — а когда вешал мое пальто, не удержался и улыбнулся.

Тетя Паша что-то негромко объясняла Нине Ивановне, а та смотрела на меня и тоже улыбалась. И была такая же красивая как по телевизору, и халат на ней был яркий, цветастый.

— Это, значит, тебя Мар-Мих к нашему балбесу прикрепила? — спросила она наконец.

— Не Мар-Мих, а — Марья Михайловна! — строго поправила я.

И тогда она захохотала, громко, раскатисто, схватилась рукой за стенку. И Семен Борисович смеялся, и тетя Паша улыбалась. А я поняла, что сейчас заплачу, крикнула со злостью:

— Сын уроков не делает, а они хохочут!..

— Нина! — Семен Борисович сделал серьезное лицо, обнял меня: — Вот спасибо, что пришла! — и повел по коридору в столовую. — Давно пора Борьке за ум браться, ты уж с ним построите!

— Не беспокойтесь! — сказала я.

— Это уж точно! — проговорила сзади Нина Ивановна и снова захохотала.

Баклан сидел за столом, читал книжку и не глядя водил ложкой по тарелке с супом.

— Садись, садись, — негромко говорил Семен Борисович, ведя меня к столу.

— Подождите, — сказала я и остановилась, поглядела на него: — А руки помыть?!

— Да, верно — забормотал он. — Извини, забыл!

— Пойдем в ванную, — позвала тетя Паша.

— Сейчас, — я быстро подошла к Баклану, взяла у него книгу, сказала: — За едой не читают! — положила ее на рояль.

И тут увидела, что Нина Ивановна лежит на диване, обеими руками зажимает рот и прямо-таки колотится-трясется от смеха. Но у Семена Борисовича и тети Паши были серьезные лица, поэтому я ничего не сказала Нине Ивановне, пошла мыть руки.

За столом все молчали и глядели в тарелки. А у Баклана уши были красными… Только один раз Нина Ивановна не вытерпела, прыснула, сказала сквозь смех:

— Пропал ты, Борька!

Тогда и я не вытерпела, сказала как можно спокойнее:

— А ваш сын трус!

— Правильно! — серьезно подтвердил Семен Борисович. — Без пальто ведь убежал из школы, так?