Во имя человека

— А постель-то, смотри, у тебя какая! Ай-яй-яй, накрой уж и ее как следует.

Внутренние боренья я переживала ужасной силы! Но все-таки выползла из-за стола, начала заново накрывать постель. Без всякого энтузиазма, чисто формально, лишь бы отмахнуться. Только собралась снова за стол, а мама опять:

— Ай-яй-яй, как неаккуратно: смотри, как у меня кровать убрана.

Пришлось мне снова браться за одеяло и подушку. Я поняла: надо накрыть постель как следует, иначе так без завтрака в школу и уйду! Вылизала ее всю, как матрос палубу. А мама сидела за столом и спокойно ждала. Сама же и сказала:

— Ну-ну, Леночка, хватит, молодец, молодец!

Кинулась я за стол, проглотила завтрак, не прожевывая.

Пустяк, конечно, но теперь у меня просто болезнь какая-то, до смешного доходит: не могу сесть за стол, если руки не помыла; не могу уйти из комнаты, если в ней беспорядок.

Или вот в школе… Когда мама первый раз пришла к нам в класс, я обрадовалась: ну, думаю, и вызывать она меня пореже будет, и отметки получше ставить. Но мама вызвала меня первой. И так сделала перед всем классом, что и вспоминать неохота! И двойку еще влепила жирную… И вообще как-то странно получилось: весь класс во главе с мамой смеются надо мной, а я думаю, если уж на то пошло, посмотрим еще, чья возьмет! И вроде как холодную войну маме объявила. И уроки по литературе и русскому каждый день учу. А мама меня, как нарочно, каждый день вызывает отвечать. И я встаю как ни в чем не бывало, отвечаю четко, а дома снова учу. И даже не только по русскому — литературе, но и по всем предметам. Учу и учу, как заведенная.

Словом, на второй или третий год после того, как мама к нам в класс пришла, я оказалась отличницей. Сама себе, так сказать, сюрпризик преподнесла.

Или вот в прошлом году у мамы был юбилей, исполнилось двадцать лет ее работы в школе. Я учила немецкий язык, а мама и корреспондентка из газеты сидели за столом и пили чай, разговаривали о модах, о жилищном строительстве, о рассудочности и образованности нынешней молодежи. Я постепенно втянулась в немецкий, только нет-нет да и слышала, о чем они говорят.

Но вот мамин голос сделался какой-то необычный, то ли тише говорить она стала, то ли медленнее. И я уж начала слушать внимательнее. А мама в это время рассказывала про отца. Он крановщиком в порту работал, а мама — грузчицей.

Мама замолчала, и женщина-корреспондентка ничего не говорила. Мне показалось, что эта женщина заплакала. Что мама-то не заплачет, это я знала. Потом мама справилась и снова стала говорить, а корреспондентка и в самом деле не выдержала и всхлипнула. А мама говорила, что она — сирота, родителей своих не помнит, воспитывалась в детдоме. И родители Ивана, то есть моего отца, очень не хотели, чтобы он на маме женился. Он так и ушел на фронт, а мама осталась его ждать. И хоть война была, и мама по-прежнему в порту грузчицей работала, она окончила школу и поступила в институт, стала учиться по вечерам. В конце войны отец приехал с фронта в отпуск, и они с мамой поженились. Потихоньку от его родителей.

А маминых родителей белые расстреляли в самом конце гражданской войны.

— Вы меня простите, Надежда Владимировна, но я хочу спросить просто по-человечески, как женщина женщину… Вот ваш муж погиб в последние дни войны, уже в Берлине… Почему вы второй раз замуж не вышли? Или никто не встретился? И вы ведь такая красивая!

Мама совсем тихо ответила:

— Почему — не встретился? Встречались, конечно, разные мужчины. А только ведь я Ивана любила. — Мама замолчала, и я поняла, что она, наверно, косится на меня.

— Ох, и молодец же вы! — громко, не таясь от меня, сказала корреспондентка и тотчас спохватилась, снова зашептала: — Ну, а родители Ивана как к Леночке отнеслись?

— Хорошо отнеслись. Когда она родилась, приходили, в семью к себе звали. Да я не пошла.

— Так одна дочку и поднимали?!

— В ясли Лену устроила, потом в садик водила. А как подросла она, соседи мне помогали.

Тут я перестала дышать: скажет мама про всемирно известного путешественника Илью Николаевича или нет?..

В третьей комнате нашей квартиры живет полярник Илья Николаевич. Главное, что красивый он очень и человек хороший, поэтому я не на шутку испугалась, когда он маме предложение сделал. Я оформляла нашу стенгазету, а мама пригласила Илью Николаевича погулять по улице. И хоть я старалась, как всегда, но буквы у меня выходили кривоватыми. Мама поздно вернулась, я только глянула на нее и — улыбнулась. И мама в ответ мне улыбнулась. Сначала, правда, через силу, и поцеловала меня.

Началось это у мамы с Ильей Николаевичем давно. У мамы-то ничего не началось, а вот Илья Николаевич, когда возвращался с Севера, все как-то странно глядел на маму и краснел, как мальчишка. А после этого разговора Илья Николаевич прямиком уехал уже на Южный полюс. К нам недели через две зашел его приятель. С военной прямотой сунулся к маме, но она сразу же сказала:

— Нет, этот разговор я больше начинать не буду, — покосилась на меня, договорила глухо: — У меня ведь Лена…

— Ну и что же?! — громко изумился приятель Ильи Николаевича.