Во имя человека

— А иначе как же это будет выглядеть?! — спросил за него Климов.

— Ты понял, что он сказал?! Ты согласен?! — спросила я у Баклана.

— Правильно, по-моему, сказал…

— Я не про слова, а про то, что он подразумевает под ними!

— А тебе не кажется, Лена, что у нас с тобой этот спор не сейчас возник?.. — спросил негромко Баклан и взял меня за руку. — Формально мы с тобой, конечно, будем правы, если откажемся…

— Откуда я вертолет возьму?! — поспешно спросил Климов.

— Перестань! — я вырвала свою руку из руки Баклана. — Я категорически отказываюсь! Ка-тего-рически!..

Вот здесь Баклан и сказал Митяю, не переставая улыбаться:

— Иди, возьми захватами за рельс.

И Митяй, даже не посмотрев на меня, с явной охотой пошел на кран. Я еле успела удивиться, с чего это он стал такой горячий в работе, а Баклан уже пошел на свой кран, сказав мне, как о решенном:

— Попытка — не пытка! А не получится — хоть совесть будет чиста…

Я посовалась по понтону туда-сюда, пока не увидела по-новому сосредоточенное, очень серьезное лицо Климова, и… тоже пошла на кран. Еще внимательно проследила, надежно ли Митяй берет захватами за рельсы, по которым кран перекатывается, когда ему надо передвинуться вдоль понтона.

Мы уже пробовали работать вот так двумя кранами, это входило в программу подготовки крановщиков. Но тогда рядом был Петр Сидорович, даже Гусаров, механики кранов… А теперь нам с Бакланом впервые надо было делать это самостоятельно. Но это не главное… Мы нарушали правила техники безопасности. Но и это не самое главное. Хотя и у меня, как и у Даши, просто отвращение ко всяческим нарушениям: не зря люди выработали правила общежития и труда, проверенные многолетним опытом!.. Главное складывалось сразу из многого. Во-первых, из самого обычного страха, чего греха таить! Хотя я и видела однажды, как Петр Сидорович снимал с баржи компрессор весом в четыре тонны: тогда он тоже взял захватами за рельс крана, сам встал за рычаги, подъем прошел благополучно. А я будто всем телом чувствовала перегрузку крана: по натужному трепетанию вытянувшихся грузовых тросов, по реву машины и лебедки, по заметному крену самого понтона. И не то чтобы я боялась за себя: я-то, наверно, успею выпрыгнуть, если кран будет опрокидываться. И не то чтобы я боялась суда, который обязательно будет в случае аварии, наказания, которым это грозит. Мне было просто жалко крана… Привыкла я к нему уже, иногда как живого его чувствовала!..

Во-вторых, мне было больно от размолвки, которая произошла у нас с Бакланом. Просто больно, потому что в последнее время этого у нас с ним почти не случалось.

А в-третьих, — я тогда только смутно чувствовала это, а теперь уже понимаю отчетливее, — корни этой размолвки уходили достаточно глубоко, хотя словами ничего и не было названо. Я смутно чувствовала правоту Баклана и в его решении поднимать контейнеры двумя кранами, и в чем-то большом, важном и значительном!..

«Формально мы с тобой будем правы, если откажемся…» — сказал Баклан… Формально! А сама как ратовала против формализма?! «А тебе не кажется, Лена, что у нас с тобой этот спор не сейчас возник?..» С этим я согласна, хоть и не на все сто процентов: но почему мы вдруг точно поменялись местами?!

— Подъем!.. — совсем по-мальчишески тонко и высоко, даже визгливо крикнул Климов и отбежал в сторону, задирая кверху обе руки.