Во имя человека

На моем понтоне действительно стояли все и смотрели на меня. По очереди пожали мне руки. Потом Лида долго усаживала всех, сфотографировала и так и сяк. Хотела обязательно снять Баклана одного, но он не согласился, и Лида сделала фотографию нас четверых, вместе с Митяем и Зиной. И тут же достала блокнот, стала добиваться от нас каких-то живых деталей.

— Главное — скажите, почему вначале вы были против?! — все приставала ко мне Лида; кто-то, конечно, уже успел ей наябедничать!..

Поглядела я на них на всех, прищурилась:

— Я — консерватор! Поэтому и возражала.

Лида уже начала записывать, но вокруг засмеялись. Лида опомнилась, совсем по-девчоночьи обиженно попросила:

— Я серьезно, Леша!..

— Ну, ладно-ладно, — сказал ей Петр Сидорович, внимательно глядя на меня. — Работа новая, был известный риск, а здоровая осторожность в этих делах никогда не мешает, — и спросил у меня, будто подсказывал: — Так ведь, Леша?

Я посмотрела на Климова, он сразу отвернулся… Зина обидно улыбалась, Митяй сопел…

— Да она совсем и не возражала… — начал Баклан.

Тогда я решилась, вздохнула, спокойно перебила его:

— Нет, Лида, надо написать так, как это и было.

— Да брось ты выдумывать… — опять начал Баклан.

— Знаете, Лида, — снова перебила я его, — случай, конечно, это простой, но если копнуть его поглубже, то могут вылезти любопытные подробности. Их полезно знать и другим.

Лида уже быстро строчила в своем блокноте, Климов с любопытством глядел на меня… И я договорила:

— Попробуйте, Лида, на этом случае рассмотреть, как это полезные и нужные правила могут заслонить жизнь, — хотела еще что-то сказать, но почувствовала, что вот сейчас могу заплакать, повернулась и пошла на кран.

Они сразу зашумели, но Петр Сидорович громко сказал:

— Молодец, Леша!

Да Баклан все шел рядом со мной, держал меня за руку и бормотал что-то ласковое, успокаивающее.

Потом мы работали, как и до этого, и постепенно тяжелое чувство виноватости сглаживалось у меня, отодвигалось… Но я уже и тогда знала, что не забуду про этот случай.

Когда мы сели на понтоне обедать, Верушка и Зина заботливо подкладывали Баклану того и этого, Митяй выпалил:

— Первый раз я так работал! Да-да!..

Дядя Вася оказался выбритым, чисто одетым и все чему-то улыбался, молчал…

— Как бы жизнь не проспать, а?! — с намеком сказала ему Лида, она тоже оставалась на кранах. — Все-таки дела сильнее, чем слова, — это она сказала уже мне.

И я промолчала, прижимаясь плечом к Баклану. Только улыбнулась про себя. «Вот правильные слова, на которых и жизнь стоит…»

Снова работали, опять я будто в каждом движении наших кранов чувствовала Баклана, мне делалось все легче и радостнее, свободнее…

На палубе баржи оставался один контейнер, до прихода катера со сменой, с Женей и Симочкой, — считанные минуты, я уже втихомолку радовалась и облегчению, которое вот-вот наступит, и тому, главное, что мы сделали с Бакланом! И тут кран Баклана остановился. Я подождала, Митяй сказал сзади встревоженно:

— Что это он?!

Мы увидели, что Баклан выпрыгнул из крана, идет к нам:

— Лена, пусть ребята тоже попробуют эту работу, — крикнул еще издали Баклан, перепрыгивая на мой понтон со своего. — Могут ведь новую баржу привести тоже с контейнерами?!

Новой баржи все еще не было, а Климов чего-то нервничает, бегает по палубе.

Хотела все-таки сказать, что это опять риск, что мы с ним уже приспособились и остался всего один контейнер, один-единственный!.. Но только поглядела на Баклана, уставшего, осунувшегося за одну смену, и ничего не сказала. Ведь лучше, если бы Женя с Симочкой при нас начали работу, ведь одним им начинать будет труднее.

Все тело у меня гудело, в глазах плыли круги… Поняла, что для меня на сегодня работа окончилась, и даже засмеялась от облегчения…

А если бы на смену приехали другие, не Симочка с Женей, настаивал бы Баклан? Тоже настаивал бы, конечно, но — это я и раньше чувствовала — для него было особенно важно, чтобы именно Симочка с Женей попробовали так работать!

На кране кукольный и розовый Симочка — он ростом с меня — откровенно боялся и громадной стрелы, и всей махины крана. Мы смеялись над ним, а Баклан говорил ему ласково:

— Ты вслушивайся: такого сочетания звуков нигде больше нет!

На пересменке каждый раз нам приходилось ожидать Баклана: ему обязательно хотелось, чтобы первый цикл Симочка сделал при нем. Я как-то не выдержала, спросила:

— Слушай, Борька, чего ты с Симочкой, как с писаной торбой, носишься?.. — И засмеялась: — Он на тебя, как на отца родного, поглядывать уж начал.

— Да просто талант надо оберегать, — удивился он.

— Талант, знаешь, не талант, пока он на деле не доказан! Сколько найдется голубчиков, которые за это высокое слово будут прятаться, только дай им волю!..

— Нельзя так… — он поморщился и повторил слова Нины Ивановны, — упрощать жизнь.

— Ну, а почему тогда Симочкин отец, умный человек, тут уж ничего не скажешь, не поместил Симочку сразу в консерваторию, заставляет его пройти обычный путь?

Баклан задумался, потом сказал!