Во имя человека

— Ну, за меня вы не беспокойтесь, — сказал Петр Сидорович. — Попадет, так за дело, — и заволновался, задрал свои кустистые брови, привычно-поспешно пригладил ладонью жесткие, черные с проседью, волосы, и все широкоскулое, большеносое лицо его как-то разгладилось. — Вот что я вам хочу сказать, ребята… В подобных случаях или человек инстинктивно отбегает в сторону, или — и тоже инстинктивно! — кидается на помощь. Это, — как Даша охарактеризовала, — «в крови должно быть». Борис очень правильно сделал, что последний контейнер оставил Крытенко и Шубину… Я только что вернулся с их кранов. Всю ночь они разгружали оборудование. Очень прошу вас, запомните этот случай! Со всех сторон его запомните.

Когда мы пришли на краны, у Симочки было грязное, усталое и какое-то новое лицо. И Женька, — у нас был как раз пересменок, я принимала смену от него, — и Женька уже не ворчал критично.

Проработала я смену — в паре о Борисом Васильевичем — Баклановым механиком, пришла на катере в порт и побежала в больницу.

А в проходной мне уже был сюрприз — записка Баклана! Написала ему ответ, сбегала в магазин, купила апельсинов, передала их. Еще походила по улице, поискала глазами окно Баклана, но разве так найдешь?!

В дверях нашей квартиры наткнулась на Баклановых: они выходили от нас.

— Была?! — спросила меня Нина Ивановна.

— Была! Все в порядке. Купила ему апельсинов.

Мама как-то тревожно и радостно улыбалась, сама повела меня, как в детстве, в ванную мыться. А потом я свалилась на кровать и заснула точно убитая.

Как я, интересно, протерпела эти две недели, и сейчас не могу понять!..

Встречать Баклана из больницы Семен Борисович и Нина Ивановна заехали за нами с мамой на машине. И я почему-то никак не могу вспомнить, как мы ехали, как ждали Баклан»… Когда Борька вышел уже во всем своем в проходную больницы, я увидела, что он острижен под машинку, и заплакала. А он обнял меня и поцеловал… При всех.

Потом мы сидели за столом у Баклановых, тетя Паша подавала разные кушанья, все о чем-то разговаривали, смеялись, Нина Ивановна показывала какой-то эпизод из новой оперетты. Мы с Бакланом сидели рядышком, молчали и для вида ковыряли вилками в тарелках…

Не знаю, как это получилось, но мы остались в столовой одни. По-прежнему сидели за столом и держались за руки. У Баклана было окаменевшее лицо, и смотрел он прямо в стену… Мне стало так жалко его, что я встала и потянула его за руку. И он испуганно и счастливо глянул на меня, сделался совсем багровый и встал. Так мы и шли с ним по коридору в его комнату: я впереди, все держа его за руку, а он — за мной.

2

Утром проснулась оттого, что Баклан целовал меня и обнимал, и шептал ласково.

Потом слышала, как к дверям комнаты подходила тетя Паша, Семен Борисович, Нина Ивановна…

— Давай вставать, — шептал Баклан.

— Сейчас-сейчас! — испуганно отвечала я, боясь даже представить, как это я погляжу им в глаза.

Наконец Нина Ивановна как-то очень просто, обыденно, так, будто решительно ничего не произошло, сказала из-за дверей:

— Вставайте, ребята, чай пить: остынет, — и сразу пошла в столовую.

Я послушала еще ее спокойные, неторопливые шаги… Потом услышала, как тетя Паша тоже спокойно и неторопливо позвякивает посудой в кухне, а Семен Борисович басисто бурчит вполголоса:

— За той рекой, за тихой рощицей…

Поглядел, как ласково и радостно улыбнулся Баклан, перебирая в пальцах мои волосы, и поняла, что они уже приняли меня к себе, что я уже по-настоящему своя для них!

И Баклан тоже вздохнул легко, сказал так, точно знал уже, что со мной происходит:

— Я люблю тебя — это всем известно! — погладил ладошкой мою щеку, улыбнулся. — Мои родители, например, сбегали в загс в обеденный перерыв, а свадьбы у них вообще не было, и — ничего, живут себе!..

— Да-да!.. — радостно уже ответила я и отвернулась к стене. — Вставай ты первый, а потом я.

— Хорошо.

Я подождала, глядя в стену, пока он оденется, сказала:

— Иди мойся.

— Хорошо.

Причесалась, вышла осторожненько в коридор: тетя Паша все возилась на кухне, Семен Борисович и Нина Ивановна о чем-то спокойно разговаривали в столовой. О чем-то постороннем, я слышала, как Семен Борисович сказал:

— Но ведь испытать-то эту модель надо, как ты не понимаешь, Нина!..

— Да ведь опасно!..

— Но флятер-то надо убрать!..

Пошла в ванную: дверь в нее была приоткрыта, Баклан стоял и умывался после бритья. Увидел меня, заулыбался, спросил:

— Под душем не будешь мыться?

— Нет-нет, что ты?! — опять испугалась я.

— Зарядочку по утрам будем делать? — спросил он так, будто испокон веков я жила с ними и каждое утро было вот именно таким.

— Будем-будем…

— Ну, мойся, — и вышел в коридор, вытираясь большим махровым полотенцем. — Твои полотенца и простыни рядом с моими, на третьем крючке слева.

— Хорошо-хорошо… — я закрыла двери на защелку.

Потрогала зачем-то разные флакончики и баночки, которыми была уставлена полочка над раковиной, засмеялась от удовольствия, стала мыться…

— Слушай, я не перепутала, тебе сегодня не в утро? — спросила меня Нина Ивановна, когда я вошла в столовую; пояснила еще: — Ну, не разбудила тебя.