Во имя человека

Смоликов поднялся из-за стола, серьезно сказал:

— Желаю вам, Александра и Сергей, счастливой жизни! Да я уверен, что такой она у вас и будет.

— Ешьте, ешьте, молодожены, — хрипло засмеялась тетя Нюра.

Енин поднялся из-за стола, начал одеваться:

— Ну, механик, смотри, не зажиль свадьбу!

— А что? — сказал Миша. — Вот прямо в клубе строителей ее и устроим.

— Я, Сереженька, снесу Кате чаю? — спросила тетя Нюра; я кивнул, она взяла кружку Кати, налила в нее чай из большого чайника, вышла.

— Ну, и я пойду покурю, — негромко проговорил Смоликов.

— Ну, Санька! — сказал я, обнял ее за плечи, притянул к себе. Она прижалась щекой к моей груди. И мы с ней долго сидели молча, неподвижно. В каюте было тихо, в кубрик никто не заходил.

— Сережа, — прошептала наконец Санька и подняла голову, сияющими глазами поглядела на меня. — Я этого счастья всю жизнь ждала, понимаешь? А сейчас — боюсь. До смерти боюсь, как бы в последнюю минуту чего не случилось, а?!

— Да что ты, брось!

— Когда чего-нибудь очень хочешь, всегда суеверным делаешься, да?

Я усмехнулся:

— Знаешь, в детстве я очень хотел велосипед. И перед каждым своим днем рождения загадывал, купят мне его или нет?

— И купили? — Санька искоса, снизу вверх, заглядывала мне в глаза; лицо у нее было таким, будто от моего ответа зависело что-то очень важное в нашей с ней жизни.

И я понял, что не могу соврать. Ответил как можно мягче:

— Знаешь, время послевоенное было, трудное…

— Ну, а когда ты взрослым стал?

— А тогда уж мне и самому велосипед не понадобился.

— Ну, вот видишь! — огорченно сказала Санька. — Еще получится у нас с тобой, как с тем велосипедом, который тебе отец так и не купил.

Я гладил ее плечи, волосы, не знал, что мне сказать, чтобы успокоить Саньку… И в это время на тумбочке в углу кубрика пронзительно-резко зазвонил телефон.

Я встал, подошел к тумбочке, снял трубку:

— Колосов слушает.

— Доброе утро, Серега! — донесся веселый и свежий, как всегда, голос Глафиры Алексеевны, секретаря Богатырева. — Данила Герасимович с вами хочет поговорить.

— Хорошо, Глафира Алексеевна.

Было слышно, как она переключила аппарат. Потом басистый, звучный голос Богатырева:

— Доброе утро, Серега.

— Здравствуйте, Данила Герасимович.

Он помолчал, а я вдруг ясно, точно он был передо мной, увидел высокого, всегда аккуратно одетого и тщательно выбритого Богатырева, его простое скуластое лицо. Данила Герасимович когда-то вместе с моим отцом работал в порту грузчиком, и хоть после этого, как и отец, закончил институт, что-то грубовато-прямолинейное осталось в нем.

— Мне звонила Рабацкая, — сказал он. — Ты согласен с ее решением?

— Согласен, Данила Герасимович.

— Ну, тогда уж не обессудь, буду спрашивать с тебя по всей строгости!

— Понимаю.

Я отчетливо представил, как у него напряглись крепкие желваки на скулах.

— На городском партийном активе видел Сергея…

Я понимал, зачем он сейчас сказал мне об отце, но только спросил:

— Как он?

— Здоров. По тебе скучает.

— Я позвоню ему сегодня.

— Вот-вот… — И тогда он спросил о том, для чего и позвонил мне: — В отпуск-то собираешься?

— Да не придется мне в этом году отдыхать, Данила Герасимович.

— Что так?

И я сказал о том, что было ему, конечно, хорошо известно.

— Чудаки! — весело и облегченно засмеялся он. — И много вас там таких, вроде тебя?

— Да на всех кранах механики остаются, а с моего всего двое поднимутся в город. Тетя Нюра — третья: на пенсию.

— Хорошо, Серега! — басисто одобрил он.

Да, вот в чем разница между Данилой Герасимовичем и моим отцом: «Хорошо!» Про здоровье Аллы Викторовны не спросил… А отец бы, я знаю, настаивал, чтобы команда крана отдохнула перед зимой.

— А кто в город поднимется?

— Енин и кочегар Пирогов.

— Ну, что ж, Сашке надо передохнуть, а Пирогов, наверно, ваши с ним институтские дела отрегулирует?

А вот отец никогда не назвал бы Енина Сашкой в разговоре с подчиненным.

— Да, переводимся на заочный, Данила Герасимович.

— Вот видишь! Все в жизни можно устроить при желании, а?

— Да.

— Что там новенького в деле Прохорова? — спросил Богатырев.

— Да пока ничего, расследование продолжается.

— Неприятная история, — вздохнул он; и относилось это больше к тому, что в порту случилось убийство, и уже во вторую очередь к смерти человека Игната Прохорова; у отца было бы наоборот.

— Сегодня за сутки отчиталась перед портом Рабацкая, а завтра уж — с тебя спрос!

— Понятно!

— На первый раз будешь отчитываться непосредственно передо мной. Ну, до завтра. — И он повесил трубку.

Санька сидела за столом, тревожно глядела на меня:

— Чего он?

— Да ничего. Просто проверил, как я приступил к исполнению своих новых обязанностей, сказал, что завтра сам будет принимать от меня отчет.

Я помедлил, снова снял трубку.

— Сергею Платоновичу? — негромко спросила Санька.

Я обернулся, поглядел на нее.

— Не могу я, Санька, еще год ждать.

Она побагровела, кивнула мне:

— Лучше бы, конечно, чтобы у нас с тобой сначала была свадьба по всем правилам, а только ведь все это — не совсем главное, да?

— Я так и думаю.

Я вызвал диспетчерскую порта, дежурной телефонистке, смешливой Зине Большаковой, сказал, что прошу ее соединить меня с домом.