Я открыл глаза. Санька, приподняв голову с моей груди, настороженно глядела на двери.
— Встаю, Катя. Что ты? — Я спустил ноги на пол.
— Кузьмин тебя к телефону.
— Иду, Катя.
Я взял лежавшую на тумбочке трубку телефона:
— Слушаю, Виктор Трофимыч. Добрый день.
— Добрый день, Сергей Сергеевич. Случилась очень неприятная история. Наш общий знакомый сегодня в восемь утра все-таки взял деньги.
— Как? — спросил я.
— Воронов и три других уголовника подкараулили в тайге машину с инкассатором и шофером, прострелили покрышки на всех четырех колесах. В завязавшейся перестрелке инкассатор и шофер убиты, двое из шайки Воронова тоже, третьего он пристрелил сам, ушел с деньгами в тайгу.
— А как узнали, что третьего он сам?
— Когда на выстрелы прибежали рабочие строительства, инкассатор был еще жив, успел рассказать им, как Воронов добил своего третьего. У того были перебиты ноги, идти он не мог.
— Эх, Виктор Трофимович! — не удержался я. — Надо же как-то помешать Воронову уйти!
— Вот поэтому я и позвонил вам. Уходить Воронов будет прежде всего по реке, если… уже не ушел, понимаете ли. На железной дороге и в аэропорту нам проще надежный заслон организовать, это он понимает. Значит, сначала он будет пробовать по реке, тем более что навигация скоро закрывается.
— Да, я знаю. Последним уйдет пароход «Александр Невский».
— Ну, на пассажирский вряд ли Воронов сунется, скорее на баржу или буксир. Ведь километров на сто — двести от строительства оторваться, а там уж ему будет легче. Вот я и хочу вас просить, Сергей Сергеевич: расскажите об этом всем членам своей команды. Конверт с фотографиями Воронова Казанец уже повез вам. И на остальные ваши три крана я послал фотографии Воронова. Но вы все-таки свяжитесь с командами кранов.
— А знаете, Виктор Трофимович, — сказал я, — скорее всего он постарается в тайге пересидеть это бурное время, а?
— Возможно, — согласился он, — но ведь все пути мы должны перекрыть. — Вздохнул, повторил: — Если он уже не ушел за эти, — Кузьмин, наверно, посмотрел на часы, — за эти шесть часов.
Уже перед самым обедом с кромки берега протяжно загудел самосвал. Гринька, высунувшись из кабины, кричал:
— Поднимись на пару слов, Серега!
Я прошел к трапу по обледеневшей палубе понтона, чуть припорошенной снегом, будто сахарной пудрой. И вся широченная гладь реки уже была подернута первым ледком, только на быстрине чернела открытой водой.
Медленно и осторожно, держась за поручень, скользя ногами, поднялся на берег.
— Звонил тебе Кузьмин? — спросил меня Гринька.
— Звонил.
Гринька взял из кабины конверт, подал его мне:
— Чтобы не забывал ты Папашу в суматохе будней.
Я взял конверт: на трех больших фотографиях был Воронов. Но не таким мы видели его с Гринькой.
— Всех шоферов на трассе с этим его портретом познакомили, — сказал Гринька.
— Слушай, Кузьмин ведь уговаривал тебя на это время с трассы уйти? — вспомнил я.
— А я — не девчонка, меня уговорить трудно, Серега.
— Слушай, а прилетела твоя голубка? То есть Галка прилетела?
Он протянул мне руку из кабины:
— Вчера прилетела.
— Поздравляю! — я пожал его крепкую руку.
Я вернулся к своим. За рычагами сидел Смоликов, Комлев возился у топки котла.
Санька с Катей сидели в общем кубрике, молчали.
— Познакомьтесь, — сказал я, протягивая им фотографии.
— Он! — тотчас проговорила Катя, беря от меня одну из фотографий и пристально вглядываясь в нее. — Только, когда мы с Игнатом его встретили, он был уже постарше и выглядел…
— Какой ехидный… подлец! — медленно выговорила Санька.
Я сказал Саньке:
— Иди на баржу, покажи шкиперу и матросам, расскажи им, что к чему.
— Я бужу Енина с Пироговым? — спросила у меня тетя Нюра.
18
Зазвонил телефон. Я снял трубку. Наташа спросила:
— О чем ты думаешь сейчас, Серега?
— Все больше о любви, Наташа.
— Я хочу тебе напомнить, что ты остался за Аллу Викторовну.
— Ты что-то путаешь…
— А может, ты?
— Очень возможно.
— Так вот, молодожен, слушай меня, мать семейства. Перед тем как завтра утром нам, механикам, ехать к Пушкареву, надо бы предварительно собраться нам самим для дружеской беседы, а?
— Как ты догадалась? Только что хотел просить тебя об этом.