ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Когда гоблины хлынули в университетский квартал, мы все услышали их уханье и лай. Я никогда не слышала их в таком количестве и никогда больше не услышу. Корвиды, совсем недавно пострадавшие от того, что моего Беллу́ убили незнакомцы, были злы, возбуждены и готовы к бою. Я опасалась, что они могут начать сражаться, если солдаты сгрудятся рядом с нами. Нува выстроила нас по периметру вокруг высохшего фонтана на площади, и мы вооружились мечами и щитами. Когда вся армия и беженцы хлынули на запад, нам пришлось прикрываться щитами, чтобы не попасть под пресс, и, к сожалению, я разбила несколько голов и сломала пару рук.

— Нам нужно сражаться! — сказала Иносента Нуве.

— Прагматик специально приказала нам быть здесь. Мы ей нужны. Мы должны ждать ее приказа.

Вскоре после этого с Высокой башни спустился гонец, и слава богам, что это были не мы. Я не знаю, смогла бы я выполнить те приказы, которые получили войска.

Вскоре появился отряд лучников и тридцать стражников из тех, что убили моего мальчика. За ними последовало что-то похожее на несколько сотен копий. Теперь стражники, некоторые из которых держали фонари, начали кричать на испантийском и галлардийском языках: «Очистите улицы по приказу короля!» Однако собравшиеся люди не видели простого способа очистить улицы и просто кричали и причитали. Некоторые кричали «Выпустите нас!» или что-то похожее на «Порпли», что по-галлардийски означает «Врата мольбы». Но на их просьбы ответили жестокостью. Лучники уложили с полдюжины человек, а затем королевские стражники изрубили их на куски своими огромными мечами. Затем палачи закричали: «Раз! Два!» — и на счет «два» они сделали шаг вперед и зарубили еще больше. При третьем: «Раз! Два!» толпа начала расходиться, проталкиваясь в другом направлении, или прижимаясь к зданиям, или карабкаясь вверх. Многие были насмерть прижаты к домам, которые здесь были кирпичными или каменными, поскольку это был торговый квартал.

Теперь за дело взялись копейщики-дамы. Они рассыпались веером по сторонам улицы, чтобы расчистить дорогу, и закалывали любого, кто пытался их остановить. Таким образом, был проложен путь между Высокой башней и Мостом обещаний, самым южным мостом в Голтее и одним из немногих, которые все еще открыты для нас. Я никогда не забуду лицо девушки в легких доспехах и в слишком большом для нее шлеме, плачущей, когда она вонзила свое копье в ногу охваченного паникой старика, пытавшегося выбежать на дорогу. Он взвыл и упал, а она продолжала плакать и колоть его, я думаю, потому, что издаваемый им крик разрушал остатки ее рассудка.

Я спрятала лицо в перьях Далгаты, которые были не такими черными, как то, что я видела на улице.

К нам подбежал кварта-генерал со своей личной охраной, сказав: «Будьте готовы к выступлению. Да пребудут с нами боги», — затем он повторил это еще раз, пройдя дальше по линии. Мы слышали бой и крики за много улиц от нас. Мы слышали трещотки и рога. Позади нас хрипели и каркали наши птицы. Где-то кричали животные, по крайней мере, я надеялась, что это были животные. Женщина в высоком окне напротив нас снова и снова кричала на галлардийском, и по ее тону я понял, что она спрашивает: «Что происходит? Скажите мне, что происходит?» Я думаю, она была слепой, но в темноте было трудно разобрать. Я видела, что она держала кошку крепче, чем той хотелось, и я испугалась, что кошка вырвется из ее хватки и упадет на улицу. Но она не отпускала кошку, даже когда та ее царапала. Я думаю, женщина была так напугана, что не чувствовала царапин.

Я все еще думаю о ней. Была ли она матерью какого-нибудь солдата? Торговкой, которая неосмотрительно вернулась к себе домой после ссоры с клерками за их столиками, которые, наконец, нашли ее имя в налоговой декларации и обрекли ее на гибель, подтвердив ее право собственности? Я полагаю, кто-то заботился о ней, и я надеялась, что они не в восточной части города. Но я не знала, что можно сделать для нее сейчас в любом случае.

Или для нас, если уж на то пошло.

Чувствовалось, что город вот-вот падет.

Теперь с востока начали прибывать солдаты, некоторые из них были призрачно-белыми от пыли, оставшейся после обрушения стены, некоторые забрызганы кровью. Некоторые были темны от сажи в тех местах, где горели здания. Некоторые сжимали руки, на которых были откушены пальцы, или хромали из-за ран на ногах. Одна дама совсем рядом со мной закричала: «Они едят нас! Они едят нас прямо на улице!», и ее ухо свисало на тоненькой ниточке, а глаза были такими широко раскрытыми и белыми, что я не знала, то ли она надышалась шапкой кошмаров, то ли просто реагировала на увиденное, как любой человек.

Хотя многие из них все еще выглядели так, словно они были готовы сражаться.

Испантийцы не такие культурные, как галлардийцы или истрийцы, но мы храбрые.

Мы сражаемся.

— Мы сражаемся, мы сражаемся, — говорила я себе, словно молилась.

Прагматик должна была бы отвести нас куда-нибудь, где мы могли бы перегруппироваться.

Стали бы мы контратаковать?

Побежали бы?

Нет ничего более запутанного или опасного, чем падение города.