ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Мы подошли к груде тел людей, утыканных множеством болтов. На дальнем конце ее лежала горящая балка. Я увидела и почувствовал запаха горящих волос одной женщины, которые жирно дымились.

— Они собрали своих арбалетчиков, — сказала Нува. — Они нанесут нам сильный удар, когда мы переберемся через эту кучу! Опустить головы, поднять щиты!

Птицы пошли первыми, и при виде их поднялся громкий лай и скрежет. Наверно, чтобы мы все оглохли. Похоже, теперь они знали о наших птицах.

Стрелки выстрелили, их было так много.

Одной птице проткнули глаз, и она упала.

У многих были проткнуты крылья, или на клювах были бороздки, или на нагрудных доспехах были вмятины, но их нелегко убить болтом или звуковой волной. Они созданы именно для борьбы с таким.

И вот я добралась до груды тел, и мы отстали от наших птиц, потому что не могли прыгать так же хорошо, как они. Я почувствовала как наступила на чью-то голову, затем на чью-то спину. Я положила руку на холодное лицо, чтобы не упасть, но все равно споткнулась и вымазалась в крови. Я увидела открытый глаз, очень зеленый, смотревший на меня из-под руки, находившейся в неправильном положении, голова над этим глазом отсутствовала. Меня затошнило. Я почувствовала, как в меня просачивается страх, что я закончу тем, что буду гнить в такой же куче, брошенная в яму, неизвестная и забытая, в путанице частей. Моя смерть была близка, и она будет такой же неприятной и безликой. Мои ладони покрылись мурашками, и я почувствовала, что мое сердце бьется слишком быстро. Я потеряла контроль над своим дыханием. Возможно ли умереть от ужаса? Я слышала, что так оно и есть, и, возможно, это происходило со мной. Возможно, одной мысли о том, что это могло случиться, было достаточно, чтобы это произошло.

— Гальва! Вперед! — сказала Нува, и в ее голосе тоже был страх.

Я хотела сказать ей, что умираю, что не могу заставить себя пошевелиться.

Но потом со мной заговорила она.

Возможно, я мысленно разговаривала сам с собой, ее голосом.

Но это помогло.

Гальва, если ты падешь, я найду тебя. Я объявляю тебя своей, и себя — твоей. Ты никогда не будешь потерянной. Я знаю твое лицо и твое имя, и я люблю тебя. Да, возможно, ты умрешь сегодня, но приходи с радостью, любимая Гальвича, и будь желанной гостьей!

— Короткая жизнь, окровавленная рука, — пробормотала я и нашла в себе силы.

Встать и идти, идти.

Благодаря многочисленным пожарам я разглядела сквозь дым очертания гоблинов, собравшихся перед мостом, их было много, слишком много. Передние воины ссутулились, цепляя тетивы за когти на поясах, затем распрямились, выгибая тяжелые дуги арбалетов; их ноги стояли в чем-то вроде стремени на конце ложа.

Эти арбалеты били с силой двести — двести пятьдесят фунтов.

Было много щелк, когда передняя линия полностью натянула и защелкнула.

Выстрелили арбалеты второй линии, в мой шлем и щит попали множество раз, что замедлило мой бег. Болты жалили, и я почувствовала сильный удар в грудь. Была ли пробита моя бригандина? Я узнаю, если у меня начнутся судороги.

Еще две птицы упали, одна билась в агонии, но остальные были уже почти рядом с ними.

Я закричала.

Остальные дамы ланзы подхватили мой крик.

Птицы поняли, чего от них хотят, и открыли клювы, издавая свой громкий, ужасный крик.

Первая шеренга кусачих подняла арбалеты, но выстрелили лишь немногие, и то не очень удачно.

Крик их ошеломил.

Бо́льшая часть второй линии сорвалась с места и побежала к мосту, который мы только сейчас смогли разглядеть.

Наши прекрасные птицы ворвались в первую линию, разрывая их на части, как жуков, и не остановились. Тех, кого они не обезглавили — или не оставили без рук своими острыми шпорами, которые наносили настолько сильные удары, что рвали даже сетчатую броню, — они били своими огромными крыльями, оглушая. Мы рубили их с такой яростью, что я видела в воздухе куски гоблинов.

Один попытался укусить меня за руку с мечом, его челюсть двигалась так быстро, что чуть не лишила меня пальцев, и я почувствовала, как его зубы сомкнулись в воздухе. Я ударила его по шлему эфесом, отбросила назад щитом, а затем сильно рубанула по ноге. Сетчатая ткань не порвалась, но кость сломалась, и он оскалил зубы от боли. Я ткнула острием своего спадина в открытый рот и меч вышел из затылка, полностью разрубив его голову пополам и подбросив шлем вверх, после чего вытащила оружие и побежала дальше.

Мы последовали за нашими птицами на Мост обещаний — узкий, деревянный, красивый, резной. Этот мост был только для пешеходов, никаких колес.

Узость и изящная форма моста сделали их еще больше.

Я имею в виду гхаллов.

Теперь наши птицы столкнулись с гхаллами.

Тех было около тридцати.

Только двое из них могли поместиться на мосту.

Наши птицы могли атаковать по трое.

Птицы не знали, что это такое, они никогда не видели гхаллов.