ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

— Спасибо, — сказал Амиэль, — как и ты, — хотя это была всего лишь вежливость. Я знала, что по моему лицу видно, насколько я устала — я плохо сплю на корабле, — и что мои волосы впереди подстрижены в челку, а остальные — просто обрезаны до самого воротника, без всяких попыток что-то изобразить.

— Как прошел твой первый день в Галлардии? — спросила я. — Ты нашел своего мага?

— Да. Он нашел меня и привел на небольшую ферму, которую он реквизировал к западу от города, где он держит смешанников, в основном человекобыков и неудавшихся корвидов. Его зовут Фульвир Связывающий Молнии, хотя, конечно, его настоящее имя трудно произнести — он из Молровы. У него довольно сильный акцент. По его голосу можно подумать, что он родом из страны, покрытой снегом и льдом, и он лжет ради забавы. Поначалу молровян трудно понять, они умеют вежливо врать, говоря «День довольно прохладный», когда на улице невыносимо жарко, или «Мне нравится, когда вы громко роняете свои сумки, пока я читаю». Но и в этом есть свои правила. Они говорят прямо о жизненно важных вещах и лгут только тогда, когда правда очевидна. Прошел день, и я уже привык. Но я его нашел не сразу. Некоторое время я бродил по докам, расспрашивая о нем, и был немного ошеломлен. Ты заметила виселицы?

— Как я могла не заметить?

— На одной из табличек было написано «Любители божьего молока», и мне пришлось спросить, что это значит. Ты знаешь?

— Да.

Когда мы высадились на берег, то чуть ли не сразу увидели эшафот, на котором висело множество мертвецов — я упоминала об этом раньше, когда говорила о том, как трудно было доставить птиц на берег. Самые близкие к нам тела, выставленные на всеобщее обозрение, были сварены заживо по грудь, с них спадала кожа, их желтые глаза были вытаращены. Я говорю желтые, потому что было обнаружено, что они употребляли божье молоко, гоблинское снадобье, приготовленное из их бесконечных подземных запасов грибов. Молоко чуть ли не мгновенно вызывает привыкание, и нет более быстрого способа делать предателей. Говорят, что наркотик заставляет тебя видеть невероятно прекрасные сны, и ты так страстно жаждешь этих снов, что становишься порабощенным. Предполагается, что после первого глотка дверь распахивается, но после второго глотка принимающему уже нельзя доверять. К счастью, есть признаки его использования, самый главный — белки глаз становятся желтыми, потому что это вредно для печени. Тех, кого кусачие люди заставляли есть, убивают мечом. Тех, кто принимал его добровольно, варят.

— Мне их жаль.

— Они могли винить только самих себя.

— Хотел бы я обладать твоей моральной чистотой.

Я не знала, что на это ответить, поэтому хмыкнула, что вызвало у него тихий смешок, который, в свою очередь, заставил меня улыбнуться. Любить кого-то по-настоящему — значит знать его тихие звуки и слышать в них дом. На чужой земле это немаловажно.

— Раненых тоже было трудно не заметить. Их раны...

Я видела ту же группу, что и он, — сбившихся в кучу, большинство из них старались держаться как можно дальше в тени. Некоторые лежали, подставив свои раны солнечному свету, надеясь, что Сат их исцелит. Цирюльники-хирурги в фартуках мясников, жестких от крови и пота, выискивали серебро у уходящих раненых так же бесстыдно, как шлюхи предлагали себя тем, кто приходил. Мальчишки-хранители мух с банками, полными белых извивающихся насекомых, за медяки обрабатывали гниющие раны личинками. Над головой кричали чайки, и я почти не обращала на них внимания, пока не увидела то, о чем они и не подозревали.

— Что?

— Извини, я задумалась. Я кое-что видела.

— Расскажи мне.

Я улыбнулась и покачала головой. Я не хотела рассказывать ему о том, как цирюльник-хирург отрезал сломанную ногу и выбросил ее на пирс, где из-за нее дрались чайки. Или о рослой женщине-солдате с одним глазом, замотанным повязкой с запекшейся кровью, которая, прихрамывая, подошла с топором в руках. Я подумала, что она хотела навредить птицам, но она разрубила ногу на куски и сказала птицам:

— Теперь вы в армии, чайки. Вы должны делиться.

Одна улетела с большим пальцем ноги.

Те, кто возвращался с войны, засмеялись.

Те, кто только что пришел на нее, смотрели.

Из этого можно извлечь кое-какой урок.

Затем солдат с топором села, ссутулившись, и задрожала, беспомощно двигая головой и всеми конечностями. Другие попытались помочь ей, но ее безухая и безносая подруга отмахнулась от них, сказав:

— Теперь она это делает.

Амиэль нарушил молчание, сказав:

— Я почти нашел себе девушку. В доках.

Я моргнула и пришла в себя, поняв его слова, а затем сказала:

— Это нетрудно сделать.

— Нет, она не... женщина, которая продает себя.

Я удивленно подняла брови, глядя на него.