ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Старый серо-белый камень оказался слишком прочным для кусачих, чтобы его можно было обрушить, поэтому они замазали один угол черной смолой, чтобы глаз не видел его симметрию. В задней части главного здания находилось Хранилище тайн, функция которого соответствовала его названию. В нем не было окон, двери были сделаны из прочной бронзы, и входить туда разрешалось только избранным Сата — его жрецам и тем, кого они благословляли своим ключом. Никто за пределами их ордена не говорил о том, что хранится внутри, или о том, что там происходит. Чудеса и золото? Плотские обряды? Группа загорелых стариков, разгуливающих голышом в солнцезащитных очках с тонированными стеклами? Или, возможно, как писал Поль, частички самого солнца, слишком яркие и горячие, чтобы их могли выдержать те, кто не был посвящен. Те, кто знал, не говорили об этом, и немалое количество людей вступало в орден только для того, чтобы узнать эти секреты. Да, гоблины прорвались в Хранилище, но, возможно, эти раскаленные лучи солнца снова выгнали их оттуда. В любом случае, армия достаточно уважала святыни Сата и оставила его священникам. Так что Хранилище снова было в безопасности, и миряне не знали его секретов.

Хрупкая и красивая оранжерея перед главным храмом уцелела, потому что Наш враг использовал ее сфокусированный жар для сушки своих разнообразных грибов и, как говорили, для пыток пленников, от которых они хотел получить информацию. Интересно, знали ли они, что мы пытали там своих же людей?

Мы вошли в храм.

Я стояла со своим братом в нефе, рядом с алтарем и оранжереей. У нас было мало времени поговорить перед началом церемонии. Он только сказал:

— Гальвича! Ты выглядишь как настоящая убийца. Будешь моим телохранителем! Но тссс, ритуал вот-вот начнется, мы поговорим после.

Для меня было честью, что я стояла рядом с ним. И, должна с сожалением признаться, я была молода, и мне было приятно, что он назвал меня убийцей. Он говорил это искренне. Он почти все говорил искренне. Он родился совсем другим человеком, чем Мигаед, несмотря на то, что они вышли из одной утробы с разницей в один год.

Я опишу его так, чтобы ты могла представить его своим мысленным взором, как это делаю я. Говоря коротко, Поль был красив, но внимание обращалось скорее не на его лицо, а на фигуру. Он был высокого роста и широкоплеч. Его волосы начали редеть на макушке, что было для меня в новинку. Он ненадолго поступил в ту же академию меча, где училась я, — раньше меня, конечно, — но продержался там всего три месяца.

Мигаед завидовал в этом нам обоим — старший сын дом Брага тоже хотел туда поступить, но туда приглашают только для того, чтобы изучить глубочайшие тайны калар-байата. Когда пригласили его младшего брата Поля, Мигаед написал в академию письмо, в котором спрашивал, не произошла ли какая-нибудь ошибка.

Он получил короткий ответ.

 

Спасибо за проявленный интерес.

Ошибки не было.

 

Как выяснилось, Поль не был способен достичь высочайшего уровня техники спадина, хотя мой инструктор, Йорбез, говорила, что у него нет недостатка ни в скорости, ни в силе. Именно поэтому его и пригласили в академию. Но, как выяснил Поль, не все, кому предлагается пройти обучение, получат татуировку с мечом.

— Фа, у него были крепкие руки, и, Костлявая знает, он действительно умел колотить, но он был нетерпеливым и горячим, из тех, кого можно спровоцировать перестараться или недостараться одним движением ног. Он никогда не научится быть стрелой, расслабляющейся в полете, скорее натянутым до упора луком. Он лучше справится с секирой — нарубит ей лучины из мелких заноз. Я бы не хотела драться с ним с секирой в руках. Мы уверены, что его отец не был лесником или, если говорить по-дружески, большим рогатым черным медведем?

Я вспомнила слова Йорбез о черном медведе, когда посмотрела на бороду Поля, короткую, аккуратную и смазанную маслом, но черную как ночь, за исключением... так ли это было? Седого пятна. Двух. Он был молод для своего положения, совсем молод, но он уже не был мальчиком. Его взгляд казался тяжелым и печальным, чего я не помнила с детства.

Хотя десять лет — это долгий срок между братьями и сестрами.

Жизнь коротка.

Утреннее солнце освещало оранжерею, ее грани посылали разноцветный свет обратно в неф, как это делает кристалл или бриллиант — если ты не видел ни один из этих храмов, у меня не найдется слов, чтобы это описать. Я только скажу, что он впитывает свет и создает из него что-то вроде песни.