ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Когда Нува увидела, что Дыня не возвращается в строй, она вывела всех нас из колонны. Копейщики и лучники, которые были позади нас, с интересом наблюдали за происходящим; мы провели очень много времени с этими животными и забыли, что они были чудом для всех остальных. Кроме того, самые старшие из дам, следовавших за нами, были моего возраста, а самым младшим мальчикам с ними было, наверное, по четырнадцать. Даже в самые страшные времена молодежь способна удивляться. Я отвела взгляд от этих детей, стараясь не представлять себе их будущего, но все равно видела их мертвыми, лежащими в грязи.

Дыня повернулась спиной и быстро зашагала вперед, несколько птиц кричали ей вслед «Плох», но одна сказала: «Иди скор, иди». Обычные воро́ны, которые часто либо радовались, увидев своих чудовищных собратьев, либо ошеломленно молчали, кричали на деревьях, словно поощряя Дыню к побегу. Деревьев было немного. Это были земли фермеров, и Наши друзья их еще не захватили.

Нува посмотрела на Иносенту и сказала:

— Возьми своих птиц. Верни ее, если сможешь. Если нет, сделай то, что должна.

Иносента кивнула мне, и мы ушли.

Мы шли быстро, держа наши пары на привязи. Мы не хотели бежать, чтобы не спугнуть беглянку, и не могли позволить ей уйти от нас еще дальше. Она приближалась к каменному фермерскому дому, который выглядел лет на сто. Там были загоны, но я не увидела домашнего скота. И только я подумала, что это, возможно, заброшенное место, как увидела груду свеженаколотых дров, сложенных возле пня, а в них топор. Дверь фермерского дома открылась, и оттуда вышла женщина на позднем сроке беременности, а рядом с ней — очень старый мужчина с копьем, хотя он выглядел недостаточно крепким, чтобы проткнуть масло. Я подумала, что дрова, вероятно, нарубила женщина. Старик, однако, знал, что мы спантийцы, и спросил на нашем языке:

— Что это за твари? Армия близко?

Он не мог видеть птицу, которая приближалась к дому сбоку.

— Залезай в дом и закрой дверь! — закричала Иносента.

— Я сражался на Рыцарской войне под Дальними знаменами, вместе с графом Симоноем. — Этим можно было гордиться, ведь тридцать лет назад этот галлардиец помогал нашей стране так же, как мы пытаемся помочь им сейчас, но времена изменились.

— Это замечательно, спасибо, — сказала Иносента. — В дом!

— Арнаут, — сказала женщина, потянув его за руку.

— Где-то поблизости гоблины?

— Нет, но есть кое-что еще. А теперь иди нахуй внутрь!

В этот момент корвид обогнул дом, и старый галлардиец увидел, что он целенаправленно направляется к нему.

— Дыня! — крикнула я.

Арнаут втолкнул молодую женщину в дом — я отдаю ему должное за это, люди не всегда поступают правильно в трудные моменты — и закрыл дверь как раз перед тем, как птица прыгнула. Меня поразило, что он положил руку ей на поясницу, чтобы направить ее, и сделал это таким образом, что позже я подумала, что, возможно, именно он рубил дрова. Я услышала, как он задвинул засов. Дыня приземлилась там, где он стоял.

— Дыня, ко мне! — крикнула Иносента.

Птица приложила клюв к нижней части двери и принюхалась.

— Nourid, — сказала она.

Еда.

Мы были уже почти у дома, миновали топор и пень.

Плоский наконечник копья высунулся из щели под дверью недостаточно быстро, чтобы причинить вред, но Дыне это не понравилось. Она стала царапать дверь, оставляя бороздки. Если бы она решила пнуть, то снесла бы дверь с петель.

Я держала стрекало наготове, а Иносента держала наготове веревку, чтобы завязать Дыне клюв. Птица покосилась на нас и захлопала крыльями, а затем прыгнула на поле, заросшее высокой летней кукурузой, светло-коричневой и готовой к сбору.

— Плох? — спросила Далгата.

— Очень плохо, — сказала я.

Теперь мы перешли на бег — Дыня могла оторваться от нас на этом поле.

Но птицы смогли бы ее найти.

— А стоит ли нам?.. — начала я.

— Нет, — сказала Иносента.

Я знала, почему она сказала «нет». Если мы отправим за ней птиц, возможно, они найдут ее и подержат для нас. Мы учили их дисциплинировать друг друга и считать неподчинение нам величайшим злом в их мире.

Но…

Если бы одна из них решит встать на сторону Дыни, остальные могли бы сделать то же самое, и мы потеряли бы пять птиц вместо одной.

И, возможно, двух птичьих воительниц.

Они вполне могли решить нас убить.

И мы действительно потеряли птицу из виду.

Ненадолго, но достаточно надолго.

Мы услышали крик животного. Крик — неподходящее слово, но для этого звука нет подходящего слова. Это был бык. Эти галлардийские фермеры спрятали быка в зарослях летней кукурузы, и Дыня его убивала. Мы побежали, но все было кончено, когда мы, наконец, нашли маленькую поляну, где животное было заколото.

Бык лежал на боку, все еще дыша, и смотрел на нас широко раскрытыми от боли и ужаса глазами, когда военный корвид просунул голову в туловище животного, а затем высунул обратно, скользкую и окровавленную, с куском печени во рту.

Дыня выглядела очень гордой собой.

Она захлопала крыльями, и кровь окрасила кукурузу.

Кровь капала с травинок на ее ноги.

Иносента бросила веревочную петлю и медленно поднесла руку к спадину.