ВОЙНА ДОЧЕРЕЙ

Я снова услышала странный стон ослабевшего замка и подумала, что он похож на песню. Если Карраск рухнет, эта башня упадет первой. Я удивилась себе, почувствовав не беспокойство, а трепет при мысли о такой редкой и прекрасной смерти. Именно из-за таких мыслей Костлявая становится нам дорога.

Теперь Лувейн обратился к моему брату:

— Итак. Что вы думаете о наших планах выдать нашу дочь замуж за представителя Дома Брага? Пожалуйста, терция-генерал, говорите откровенно.

Этой ночью я выпила немало, и мне показалось, что струя вина, которую стюард налил в кубок Поля, наполнена звездным светом. Поль поджал губы, выпил и собрался с мыслями.

— Я горжусь тем, что наши дома станут ближе, Ваше Величество.

— Спасибо, — сказал король. — Я тоже рад этому, хотя я был бы еще больше рад выдать девочку за вас, если бы вы были наследником. Ваш брат... Ну, он просто такой.

— Так и есть, Ваше Величество, — согласился Поль.

— Хватит этих величеств. Для вас я Лувейн, если позволите. Могу ли я называть вас Поль?

— Конечно, — сказал Поль, — хотя, возможно, мне придется потратить еще несколько величеств, прежде чем я доберусь до Лувейна.

— А я Мири для тех, кто меня любит, — сказала королева-консорт, глядя на меня так, что я почувствовала это всей кожей. Ты не поверишь, но jilnaedu обезьянка спустилась с плеча Мирейи, взяла маленькую круглую бутылочку и наполнила мой бокал сладким портвейном. У меня отвисла челюсть. Я слышала, что эта Мирейя была сумасшедшей и ведьмой. Мне она не показалась сумасшедшей, но я не сомневалась, что она была могущественной ведьмой. Обезьянка дотронулась пальцем до своей головы, как бы говоря: Теперь ты знаешь, затем вернулась на ее плечо и с отсутствующим видом принялась жевать косу королевы.

— Мири, — сказала я, и улыбка, озарившая ее губы, когда она услышала свое имя в моих устах, была подобна огню свечи, обретшему плоть.

Я увидела две фиолетовые звезды-близнецы, которые были глазами Нерен, прямо над плечом королевы, рядом с созвездиями Рака и Кувшина. Говорили, что увидеть глаза Нерен за спиной у кого-то означало, что ты станешь его возлюбленной. Я почувствовала, что краснею, и обрадовалась, что сейчас ночь. И вдруг я разозлилась, решив, что она околдовала меня, и что это несправедливо, потому что она королева, а мне всего двадцать лет. Тогда я считала себя дурой, потому что двадцать лет — это не так уж мало, и если я ничего не знаю, кроме меча и щита, то это моя вина, потому что я пряталась на тренировочной площадке, пока другие танцевали и совокуплялись.

Я хотела, одновременно, уйти и подождать, чтобы посмотреть, что произойдет.

До меня доходили слухи о галлардийском дворе.

Мирейя вытащила босые ноги из тапочек и поджала их под себя.

Мое внимание привлекло кольцо из розового золота на одном из ее длинных пальцев ноги.

Она заметила это и снова улыбнулась, затем отвела взгляд, чтобы не давить слишком сильно.

Я посмотрела на подушку, на которой сидела, — из фиолетовой или темно-синей ткани, очень тонкой. Золотая вышивка в виде слоников отражала свет ламп. Иногда мне казалось, что я убегаю от красивых вещей только для того, чтобы они все равно меня нашли. Иносента не будет спать сегодня на шелковой подушке, полная портвейна и вкусного супа.

Я почувствовала дуновение ночного ветерка, который был все еще теплым и слегка пах гоблинами, смертью и пожарами, несмотря на высоту башни и горшки с благовониями по углам этой красивой башни. Я знала, что нас привели сюда только потому, что ночная тьма скрывала кровавую бойню на полях под нами.

— Вы не сказали нам, как вас звать, сестра двух генералов, — сказала Мирейя.

— Я... всего лишь Гальва.

— Всего лишь Гальва, — сказала королева, — я не могу отделаться от ощущения, что вы смущены. Я знаю, что вы видели море жестокости, и все это, должно быть, кажется вам легкомысленным. Но таков путь галлардийцев — искать удовольствия даже в экстремальных ситуациях. Мне, как спантийке, к этому нужно было привыкнуть. Скажите, что я могу сделать, чтобы вам было спокойнее?

Я посмотрела в ее глаза, которые были очень приятной формы, и сказала:

— Отпустите меня.

Она подняла сжатую руку, ладонью вверх, а затем раскрыла ее, словно выпуская птицу.

Ее улыбка погасла, хотя и не от гнева, как это могло бы быть у мужчины.

Ей просто было грустно видеть, как я ухожу.

Шут, Ханц, меня проводил.

— Дагера, — сказал он, когда мы спускались по винтовой лестнице башни Звездного дара, с трудом преодолевая крутые ступеньки, — могу ли я рассказать вам историю, пока буду провожать вас домой?

— Для меня было бы честью ее услышать, — сказала я.