Война и право после 1945 г.

Средством защиты гражданских лиц и других некомбатантов, которому в основном посвятил свою работу МККК и благодаря которому в эти годы он многого добился в ходе своих попыток загнать обратно в бутылку зловещего джинна тотальной войны, стало создание «зон безопасности», гарантированно не запятнанных вовлеченностью в военные действия, вследствие чего, как надеялся МККК, воюющие стороны окажутся в состоянии исключить их из военных операций. Эта идея, активно обсуждавшаяся в предвоенные годы (и не только в женевских кругах) и в малом масштабе опробованная в Китае и Испании, стала основой для предпринятых МККК в конце войны попыток убедить воюющие стороны признать тот или иной город или район такой зоной в интересах жертв войны, которые там уже находились или могли бы там собраться[118]. Полная безуспешность этих попыток побудила МККК во время планирования Дипломатической конференции приводить доводы в пользу того, что такие зоны должны быть установлены и согласованы задолго до конфликтов, во время которых они могут спасти людям жизнь. Это была одна из наиболее последовательных позиций в рамках той гуманитарной платформы, исходя из которой Комитет компоновал как мог гораздо более обширную программу требований, исходивших от движения Красного Креста в целом.

В тексты конференций 1947–1949 гг. вошла не вся эта программа. Опущены были те пункты, которые военные и политические критики нашли наиболее непрактичными, однако осталось достаточно, чтобы soit-disant[119] реалисты в составе делегаций поражались «идеализму» некоторых из оставшихся положений. Одна из форм, в которой выражался этот «идеализм», была проницательно охарактеризована главой американской делегации на первой из официальной серии конференций – Конференции правительственных экспертов, состоявшейся в Женеве в 1947 г.:

«Подход технических экспертов из освобожденных европейских стран, будучи совершенно понятным как реакция на страшные испытания, через которые большинство из них прошли лично, обнаружил отсутствие сбалансированности, перспективы и административного опыта… в связи с чем иногда бывало затруднительно удерживать встречу в рамках реализма. Эти делегаты продемонстрировали поразительно высокую степень доверия к международному законодательству как средству устранения зла из умов людей»[120].

Может быть, в начале 1947 г. еще было возможно возлагать такие надежды на силу международного права в наступавшую, как тогда считалось, новую эпоху. К 1949 г. мечта заметно поблекла. Резковатый в выражениях, но вовсе не жестокосердный глава делегации Австралии полковник У. Р. Ходжсон [Col. W.R. Hodgson] в своем официальном отчете охарактеризовал то, что произошло с проектами текстов 1947 г. во время их прохождения через Стокгольмскую конференцию в 1948 г., следующим образом. Проект МККК в исправленном виде, писал он, «был нацелен, как можно было ожидать, на гуманитарные гарантии в самом широком диапазоне, в нем формулировались условия в отношении свободы действия договаривающихся сторон в рамках, которые, как, возможно, показалось в Стокгольме, были приемлемыми для различных государств. Однако на данной дипломатической конференции, где были представлены только правительства, присутствовали многие делегаты, на своем опыте знакомые с административными трудностями, возникшими во время мировой войны, и они привнесли в обсуждение собственную озабоченность и озабоченность своих правительств в отношении коллективной обороны, потребностей военного времени и требований безопасности. Соответственно дискуссии тяготели то к полюсу реализма, то к полюсу идеализма. Многие из делегатов… которые пережили ужасы вражеской оккупации или которые по той или иной причине опасались этого в будущем, всегда находились на стороне всеобъемлющей защиты всех находящихся под защитой лиц, особенно гражданских, и в то же время они стремились отказать в каких бы то ни было правах державе-покровительнице или задерживающей державе. Советский Союз [как и латиноамериканцы] постоянно голосовал вместе с этой группой, которая не обладала практическим опытом и руководствовалась только тем, что можно назвать слащавой сентиментальностью»[121].

Ходжсон, как и другие опытные делегаты, полагал, что сам он стремится достичь тех гуманитарных целей, которые допускает военный и политический реализм – такая точка зрения легко могла быть неправильно истолкована, что ярко продемонстрировал обмен репликами с госпожой Андре Жакоб, представителем французской делегации, происшедший в самом начале конференции. Это наверняка был напряженный момент. Делегация Великобритании сочла, что о нем следует упомянуть.

«Делегат от Франции спросила полковника Ходжсона, состоит ли, по его мнению, цель конференции в защите интересов гражданского населения или же государства. Полковник Ходжсон ответил, что как у государства, так и у гражданского населения есть права и обязанности и что мы должны следить за тем, чтобы между ними был удовлетворительный баланс»[122].