Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне

В Охвате с поезда слезли. Все на головешках, как выжжено. Кто видал — как лядина черная. Все-все прижжено: ни домов, ни поселка не видать Я сразу как охнула, так и не помню ничего: так было плохо. Тут жить негде, не при чем…

Разыскала мужа (железнодорожника. — А. Г.). Когда немца дальше совсем прогнали, тогда его установили на одной станции. И я его спасала. Ходила хлебца собирала, тряпчонки меняла по деревням.

У него (на станции) ни воды нет в колодце, ни места жилого нет, ни будки, где работать. Вот и пришлось так жить.

Прихожу к нему — будки нет, в лес, в кусты забрался. Натянут телефонный провод к ели, к сосне, к осине. А ведь все по деревьям-то так не приделаешь!

Он кричит: «Я умираю от голода. И воды нет, и хлеба нет! Дай мне скорей в рот папироснику!» Я держу ему во рту, а он провод привязывает!

Это дело (работа железнодорожника. — А. Г.) была ценна для фронта. Почему? В поездах ехали ценные люди и ценное имущество, танки. Их надо было в порядке пропустить. Все это понимали.

39. Как мы колхоз восстанавливали

До войны наш колхоз богатым был. Хорошо жили мы. Коров было много, почти в каждой семье, лошади были, а вернулись мы — нет ничего, ну скажи — кругом чисто! И стали мы собирать по мелочи, что придется. Где что валяется, все брали: колесо какое, железка, гильза от снаряда, бревно. Дома у многих разрушены были. У меня тоже дом сожгли. Сама стала отстраивать: где досочку найду — несу, или бревнышко какое.

Народу в деревне мало осталось: старики да ребята малые, и всем работать пришлось. Сорок два гектара сами лопатами вскопали. Ни машин не было, ни лошадей. На себе пахали. Бабенки, семидесятилетние старики и ребятишки — всем досталось. Голодные, ведь что ели-то? Траву, лебеду вон, которая на огородах растет и которую выпалываем как сорняк, а еще крапиву да корни лопуха. Спотыкались, падали, а все вспахали. Радехоньки, что фашиста отогнали, что к своей земелюшке воротились.

Вот мы сами вспахали, сами сеяли, сами и собирали. Государство нам зерно на посев дало, мы и посеяли. Урожай получился дюже хороший, давно такого не было.

В сорок третьем году скота из Ярославля нам пригнали, а со скотом-то куда веселее стало, кое-кому по телочке дали. Ну, а теперь-то совсем хорошо стало.

40. О льне

Как прогнали фашиста, мы сперва землю копали лопатками. Везде валялись снаряды, мины — страсть божия! — да и коней не было. А мы до войны-то выращивали лен. Да, и возили в Москву, на выставку.

Вот и снова принялись ленок растить! А уж любо-то!

Продрался он, желанные, из-под землицы, глядишь — словно бархат на поле накинутый. Добра ты, мать сыра-земля, а нам, колхозникам, хочется, чтоб ты еще добрее была. Сделаем подкормку и скажем: давай, роди нам больше!

Прополем ленок раз-другой, а уж когда в настоящую елку пошел, тогда его не тронь! И растет он — ляндистый, нежный, ни травинки в нем — чисточко. А как зацветет светло-синим, так ижно[15] красиво — ту![16]

И начинает он силу набирать — в шапку наливается, и идет, идет, головистый — страсть! Мало-маля — желтеть начинает.

Двумя тереблениями выбрали, молотить его надо. Молоти сыромолотный: он тут весь товар лицом. Дождь намочил — худо, он клятой делается, не молотится. И сушить нельзя: рубашку теряет.

Положишь на стлище под теплые августовские росы, а за ним гляди да гляди. Много важит, чтоб в лежатке удался, не перепести его, а то в отреп пойдет да ломаться будет. Не долежал — тоже не ладно, рыжий и лен не в лен. А как улежался, его сразу узнаешь: так и блестит весь, и переливается, и горит весь — и сердце радуется, и на душе весело.

А к трепке дело подошло, знай размахивай ловчее, не желвачь его, а то сосулястый будет да клиновастый.

Истреплешь его, положишь охапку — он тебе, голубчик, так и рассыпается; длинный, чистый, рви, тяни — не оборвешь! А что лежит-то — заглядение одно: ровный, как одна кулидка, словно подрезанный, и не белый, как раньше пели про белый ленок, а он самый лучший лен, блестит, как шелковый, и просиневатый на цвет, с отливом.

Фабульные рассказы

I. Легенды и предания

1. Про двигу

Это отнимают колдуны спор в хлебе[17] (ржи), и рожь невидимо идет к нему[18].

Она имеет, если посмотреть сразу, вид змеи; и голова, и хвост и по величине — ну, совсем змея; а если приглядеться, можно разглядеть — состоит из маленьких червячков, и они так близко прижаты друг к другу, что даже когда передвигаются, не расходятся.

И я так напала на двигу и увидела, куда шла эта рожь. А она (двига. — А. Г.) вся плотная, будто свитая веревкой. Последняя — большая — состояла из трех голов.

Догоняет меня старушка и говорит: «Скоро, матушка, будет война». И научила меня положить перед двигой хлеб, платок и деньги и посмотреть, в какую сторону она поползет.

И вот я сняла с головы чистый платок и положила все возле нее. Головы-то ее ходили, ходили, но средняя все-таки перетянула к чистому платку — она взошла на него. Значит, будет голод, будет война.