Читаем Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне полностью

А на третий год вышел, выплеснуло одного… На горле пятнышко крови так и осталось.

С той поры, как двенадцать часов дня — не одни мы слышали — гомон мужской, плещутся в воде, купаются, разговаривают. Пойдешь к болоту — ничего не слышно, а как за сопочку зайдешь — тут они и заплещутся опять. В реку-то посмотришь — вода чистая, все видно, и нет никого! А вот плещется под берегом вода, и будто мужские голоса разговаривают. Первый-то раз я брала там ягоды, сильно ягод много было. Вижу — линия, дальше ходить нельзя. И вдруг слышу-слышу… Я не один раз слышала. А подойдешь к реке, посмотришь, раз — и никого не видно! Я уж тогда не стала ходить: можно спортиться.

А там мы косим и сушим сено. И вот одна женщина с девочкой — Валей звать — справят сено; как двенадцать часов, так бегут к нам. Она: «Валенька, Машенька, лихонько какое! Слышно! Не можем мы…»

То души загубленные и незахороненные стонут там. Пропавшие души покоя требуют.

4. О кровавых цветах

Вглядись хорошенько: вот промеж Тяплова и Соломина на поле вся земля была поливана кровью человеческой. Не рассказать, какие там бои шли. Днем свету белого не видать, а ночью небо пламенем занимается. Лишь стала остывать матушка сыра-земля от горячей людской крови, то от фашистской, звериной — смрад поднялся и зловоние всякое, а летом — глядим, бурьяном все заросло: и окопы, и блиндажи, и канавы, и так — целые ложбины. А промеж него, бурьяну-то, где наши соколы за правое дело пали, там кровь их честная в землю впиталась, по капельке, по жилочке в зерна собралась, и цветы из зерен этих кровавые выросли. Поднялись они высоко-высоко, словно манят к себе, и цветут пышные, головистые целое лето, до поздней осени.

Взглянешь на них — сердце заходится, ноги подкашиваются, и слезы рекой хлынут! Кто ж посеял вас, кем поливаны, родимые? А они, ровно в ответ тебе, наклонятся: приласкай, дескать, пригрей на сердечушке, добрым словом помяни.

5. Промеж бурьяну цвели красные цветы

Деревня наша вся была разбита и сожжена. Не осталось ни одной постройки. И были мы угнаны в Смоленскую область в мае месяце. И вот приехала я в родные места, как немцев прогнали (это в сорок третьем году!). Кругом пустырь. Одна дощечка на столбике показывает: «Кокошкино». Ходить нигде было нельзя. Не пахали, не сеяли. На телах убитых выросли бурьян и красные цветы. Это как в песне:

Над костями павших поросло бурьяном,И развеет ветер вихрем-ураганом.

Промеж бурьяну цвели красные цветы, большие стебли — выше человеческого роста.

Когда стали косить, эти цветы обходили: знали, что они на телах убитых растут. А потом за зиму они высохли. Стали мы по весне жечь чапыжник, и начались взрывы один страшнее другого. Перепугались: как на войне землю-то рвет.

А больше всего цветов этих выросло у рощи Подковы, где Соломино с Тяпловом раньше было. Это у наших солдат, что там стояли, пароль был такой «Подкова», так названье-то и пошло. Лесок там был невысокий, и много осталось там разбитого оружия, немецких мин и убитых. Туда несколько лет не приходили люди, и только рос там бурьян и цветы промеж него, ижно больно смотреть на лес и на цветы эти.

А мы здесь в Кокошкине как сожгли цветы, собрали на пепле кости убитых и захоронили в братской могиле. Вот и поставлен здесь в память обелиск.

6. Толька Воронцов

Вот мы через Вислу проходили, так там памятник стоит Тольке Воронцову, а на могиле танк его стоит. Воронцов танкистом был, на «тридцатьчетверке» ездил. Это такой классный водитель был, он вслепую танк водил, его машина слушалась, как ручная была. И вот когда мы его (немца) по Польше гнали, Воронцов побился об заклад, что немецкий танк обгонит, и в плен возьмет, и на буксире приведет в часть.

Когда к Висле стали подступать, воронцовский танк вперед вырвался. И видит водитель, что впереди его по шоссе немецкий танк драпает, а он на дроссель нажал и стал догонять танк, а тут поворот, и ему ничего не видно — и он с поворота вниз в овраг и на мину налетел. И все, — Воронцов был насмерть раненный. А немцы, как увидели, что танк подорвался, и начали по нему садить. Ну, и наши подошли, а он уже умирает. И перед смертью просил его танк на могиле поставить. И друзья танк из оврага вытащили и на его могиле ему поставили. А тот танк, немецкий, так и не ушел, он к мосту-то подошел, а мост уже подорван. Они все в плен сдались.

7. Как Мальцев с фашистскими офицерами в бане мылся

Пришел в немецкой одежде, с ними мылся, а потом им написал записку. «Осторожнее, господа офицеры, с вами помылся комиссар Мальцев».

8. Как свадьбу играл

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева

«Идеал женщины?» – «Секрет…» Так ответил Владимир Высоцкий на один из вопросов знаменитой анкеты, распространенной среди актеров Театра на Таганке в июне 1970 года. Болгарский журналист Любен Георгиев однажды попытался спровоцировать Высоцкого: «Вы ненавидите женщин, да?..» На что получил ответ: «Ну что вы, Бог с вами! Я очень люблю женщин… Я люблю целую половину человечества». Не тая обиды на бывшего мужа, его первая жена Иза признавала: «Я… убеждена, что Володя не может некрасиво ухаживать. Мне кажется, он любил всех женщин». Юрий Петрович Любимов отмечал, что Высоцкий «рано стал мужчиной, который все понимает…»Предлагаемая книга не претендует на повторение легендарного «донжуанского списка» Пушкина. Скорее, это попытка хроники и анализа взаимоотношений Владимира Семеновича с той самой «целой половиной человечества», попытка крайне осторожно и деликатно подобраться к разгадке того самого таинственного «секрета» Высоцкого, на который он намекнул в анкете.

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное