Читаем Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне полностью

Возвращались мы однажды с боевой операции. Фашисты устроили засаду. Когда они открыли огонь по колонне, Дука скомандовал: «Вперед, на врага!» Весь отряд был подхвачен как вихрем, полетели вперед. Враги разбежались кто куда…


2. Как они нас боялись, эти фрицы! Едут по лесу и оглядываются. И было им чего бояться! Что ни день — взвода нет! Что ни день — эшелон под откос!

Один раз мину под дзот заложили. То-то дали им жару! Партизан нет, а дзот взлетел на воздух!


3. Во сколько фрицы мою голову ценили, не знаю. Но сколько раз они меня хоронили.

Идешь, видишь — на дороге могила. На могиле надпись: «Такого-то числа погиб партизан Дука». И число поставят и прибавят: «Дука капут!»

Разроем могилу, а она пуста.

Вот тебе и «капут Дука!».


4. В шестом часу утра мы захватили майора. Захватили в одном белье, в постели, еще тепленького, как говорится.

— Как вы узнали, что я здесь? — спрашивает меня майор. — Ведь я только приехал!

И руки к вискам поднял и ужас на лице.

— О, эти русские!

А мне один старик на селе сказал:

— Знаешь, у них, фрицев, начальник большой приехал. Высокий такой!

А он, майор, верно, длинней меня сантиметров на двенадцать.

Как узнали мы про него, решили захватить его. Мы рано утром нагрянули. Ну и, понятно, захватили!


5. Отряд Дуки перешел однажды через железнодорожное полотно, и сразу завязался бой. Много фрицев попало тогда в плен.

Начали фрицев допрашивать, зачем они здесь очутились. Один из них говорит: «Мы хотели поймать Дуку живьем и представить его к нам в штаб». Дука был на этом допросе. Говорит он пленному:

— Ты видишь меня?

— Вижу! — тот отвечает.

— Я самый и есть Дука! Хотели меня живьем видеть, так глядите.

16. „Где партизаны?“

Рассказывали, будто партизан один, старик это был, приходил в село, где полицаи были. Приходил к полицаям и говорил:

— Партизаны нас грабят, житья от них нет! Помогите!

Нарочно так говорил, чтобы полицаев заманить. А полицаи старика спрашивают: «Где партизаны? Далеко? Веди нас к ним! Да смотри, коли обманешь, прикончим!»

Пошел старик. Полицаи за ним. А партизаны засаду в лесу, близ дороги сделали. Как полицаи подошли, так они, партизаны, сразу огонь открыли. Еле живые полицаи вернулись на село. Из них даже не вернулись многие.

Утром полицаи пошли к околице. А там столб стоял у околицы. Видят они — на столбе прибиты старые рваные голенища. Уж такие-то старые, уж такие-то рваные, где только взяты были такие? Прибиты эти голенища к столбу, а под голенищами подписано: «Эх вы, полицаи! У вас партизаны под носом обуваются и разуваются, а вы и не видите!»

С тем полицаи и остались.

17. „Партизан разве уничтожишь?“

Когда зимой на партизан наступление делали фрицы, так те, кто в плен к партизанам попадал, говорил:

— Партизан разве уничтожишь? У них подземные ходы подо всем лесом. И ходы эти до самой Москвы.

И еще говорили:

— Они, партизаны, по земле не ходят, все под землей. Куст поднимут и выйдут из-под куста.

18. Чапаев и бойцы-сталинградцы

Не затихая, день и ночь в Сталинграде шли бои. Солдаты крепко дрались с гитлеровцами. Люди не спали многие сутки, и которые еле-еле на ногах стояли. Сон прямо-таки стомил, и винтовки валились из рук.

А в ночное время, особенно перед рассветом, сон так вот и валит, а уснуть нельзя ни на одну тебе минуточку, даже глаза сомкнуть не полагается: задремлешь, и враг — в Сталинграде.

Крепятся, не спят бойцы. Все они в ночную темень поглядывают, а спать им все пуще и пуще хочется. Стоят бойцы в окопах, на свои винтовочки опираются, вперед да друг на дружку все поглядывают.

И вдруг видят, вдоль окопов вроде человек идет. Все ближе и ближе подходит. Шинелька на нем ремнем перехвачена, сапоги — солдатские, шапка назад заломлена. Посверху шинельки шашка. Вот уж совсем близко подходит. Тут солдаты винтовку на изготовку взяли, затворами щелкнули. Стрелять приготовились. А человек в шинельке и при сабле спокойненько сказал:

— Ребята, не признали, что ли, меня? Это я — Чапаев, Василий Иванович, — и шагнул к бойцам в окопы.

— Ну, теперь давай, ребята, закурим, а то, я вижу, вас сон одолевает. Совсем он вас сморил.

Покурили, а сон по-прежнему бойцов берет. Приметил это Чапаев и говорит:

— Эх, ребята, есть ото сна одно лекарство — в атаку на врага ходить.

И с этими словами как выскочит из окопа да как выхватит шашку из ножен, да как крикнет:

— Вперед, ребята! За мной!

Поднялись бойцы из окопов, штыки наперевес да — за ним. И пошел тут рукопашный бой, какого фашисты завсегда боялись. Сразу тут наши бойцы один квартал заняли, потом другой да третий.

А когда рассвело, бойцы своим глазам не верят — они целую улицу от гитлеровцев очистили. Друг у дружки спрашивают, где сейчас Чапаев Василий Иванович находится. И тут-то выяснилось, что его во время боя видели и здесь, и там, и в третьем месте. Везде его видели, везде он был. И всюду впереди бойцов шел, а где он сейчас, никто не знает.

И тут-то поняли бойцы, что Чапаев всегда с ними.

19. Как Чапай с Заслоновым подружился

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева

«Идеал женщины?» – «Секрет…» Так ответил Владимир Высоцкий на один из вопросов знаменитой анкеты, распространенной среди актеров Театра на Таганке в июне 1970 года. Болгарский журналист Любен Георгиев однажды попытался спровоцировать Высоцкого: «Вы ненавидите женщин, да?..» На что получил ответ: «Ну что вы, Бог с вами! Я очень люблю женщин… Я люблю целую половину человечества». Не тая обиды на бывшего мужа, его первая жена Иза признавала: «Я… убеждена, что Володя не может некрасиво ухаживать. Мне кажется, он любил всех женщин». Юрий Петрович Любимов отмечал, что Высоцкий «рано стал мужчиной, который все понимает…»Предлагаемая книга не претендует на повторение легендарного «донжуанского списка» Пушкина. Скорее, это попытка хроники и анализа взаимоотношений Владимира Семеновича с той самой «целой половиной человечества», попытка крайне осторожно и деликатно подобраться к разгадке того самого таинственного «секрета» Высоцкого, на который он намекнул в анкете.

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное