Еду на танке — вдруг вижу, один бежит без головы, а голову под мышкой держит. Потом опустил руку в карман. Сворачивает папироску, подымает руку — как ко рту подносит и… упал. А если б не закуривал, так еще бы больше пробежал.
Служил я еще в армии в финскую войну. И вот прибыли мы на фронт. Начались холода. Мороз так и пробирает. Хлеб замерзал на морозе. Вот получает один солдат письмо от жены. А был-то он сам неграмотный, ну и дал нам читать. Глядим и не разберем. Что такое? Сначала один почерк, потом другой, немного погодя еще какой-то корявый почерк. Мы спрашиваем его: «Что такое? Кто ж писал-то?»
А он говорит: «Жена-то неграмотная. Пошла к соседке, придумала, что написать — написала об одном деле, а дальше не знает, что писать. Назавтра придумала еще — пошла к другой, потом и к третьей…»
Вот и получилось письмо: «Здравствуй, мой дорогой супруг Иван Иванович! Как мне тяжело, мой дорогой супруг Иван Иванович. Как только ты ушел на войну, мой дорогой супруг Иван Иванович, и мы с тобой расстались, и осталась я одна-одинешенька, мой дорогой супруг Иван Иванович. Зима-то стоит лютая, мой дорогой супруг Иван Иванович, и заметает избу снегом, мой дорогой супруг Иван Иванович. Пошла я к председателю, мой дорогой супруг Иван Иванович, лошадь попросить за дровишками съездить. А как едучи, загорюнилась, мой дорогой супруг Иван Иванович, что нет тебя со мной, ясна сокола, мой дорогой супруг Иван Иванович…»
Политрук слушал-слушал да и говорит: «Письмо твоей жене, видно, вся деревня писала, а теперь читает целый взвод».
Д. Шутки, остроты, разговоры, меткие выражения, афоризмы
Воевать так воевать: пиши в обоз, в последнюю подводу.
Артиллерист (к пехотинцу в походе):
— Вы как будто и не устали. Мы и то…
Пехотинец:
— Вы ж артиллерия, а мы пехота. Сто прошел, еще охота.
Летят самолеты где-то высоко. Все поднимают головы вверх. Кто-то радостно восклицает:
— Наши соколики!
Осторожный говорит (иногда высмеивают трусливых этим):
— Наш не наш, а я пойду в блиндаж.
Но вот над головой засвистали бомбы.
— «Стервятники», — закричали тогда.
Летняя ночь. Обозники едут с боеприпасами на передний край. У одного из них — белая лошадь. Ему товарищи кричат:
— Накрой коня плащ-палаткой, а то фриц нас минами накроет.
Проверяют новичков из пополнения. Ставят задачу: ты — командир взвода. Впереди и с флангов немецкая пехота. Сзади — танки. С неба — авиация. Какую команду даешь, командир? — «Взвод, провались». Это как Чапаев, помните, учит тактике боя. Ну, а мы шутили.
Или вот еще. Здесь, подо Ржевом, как-то было грязно очень. Осень. Дороги развезло: по колена грязь. Двенадцать немецких бомб упало и не взорвалось, шлепались, как в кисель.
С продовольствием поэтому было плохо. Давали норму сахара и масла. Я, бывало, совсем как Чапаев, разговариваю с бойцами (в шутку, конечно): «Я простой человек. Я чай пью, ты со мной чай ней, а сахар бери свой да маслом меня угости».
Любили шутку у нас начальник артиллерии и начальник инженерных войск. Первый был богатырского роста, здоровый, грудь колесом. Запоет, бывало, басом: «Вставай, страна огромная, — это я! Вставай на смертный бой — вставай ты, Вороненко!» Да что об этом говорить! На фронте без шутки и дня не проживешь. У нас и свои Васи Теркины были.
Командовал одной дивизией полковник Манукин, суровый человек, взыскательный. Его побаивались подчиненные.
Когда дивизия освобождала Румынию, там в одном местечке проходила железная дорога. И вот к таблице приписали солдаты, получилось так: «Берегись поезда и полковника Манукина!»
Ночь темная, кобыла черная. Едешь, едешь да пощупаешь: не черт ли везет.
Бойцы-минометчики разговаривают перед артподготовкой.
Первый боец:
— Как насчет «огурчиков»[26]
?Второй боец:
— «Огурчики» есть. Сто штук подвезли.
Первый боец:
— Хорошо. Вовремя. Как раз на обед фрицам и пошлем, пусть русских малосольных изведают.
Командир минометного полка выступает на офицерском собрании:
— Командир должен знать свое подразделение так, как хороший отец свою семью.
Деревня Малая Дубовица[27]
. Собственно, деревни-то и нет: ее дотла сожгли, отступая, немцы. На месте Малой Дубовицы остались лишь ветлы с уцелевшими на них скворешнями и торчащие из пепелища трубы. Я слышу разговор бойцов-минометчиков, проезжающие на повозке:— Попалил немец наши деревни. Что осталось от них?
— Ивы плакучие да камни горючие.
Село Присморжье. Апрель 1942 года. Несколько дней тому назад части Красной Армии отбросили противника за реку Ловать. Но немец недалеко. Временами он обстреливает деревню из минометов и бомбит. Жители Присморжья укрываются в землянках. В одну из них, где я с разведчиками расположился, на отдых, входит бабушка. Держит в руке корку хлеба, говорит:
— Вот мой и обед весь тут.
…Разговор заходит о немцах. Бабушка жалуется на них:
— Он, немец, не только землюшку нашу разбомбил, дорогие мои, он все сердца наши разбомбил.
Молодой боец:
— Чай, война теперь труднее, чем в четырнадцатом?