Читаем Войны кровавые цветы: Устные рассказы о Великой Отечественной войне полностью

Еду на танке — вдруг вижу, один бежит без головы, а голову под мышкой держит. Потом опустил руку в карман. Сворачивает папироску, подымает руку — как ко рту подносит и… упал. А если б не закуривал, так еще бы больше пробежал.

10. Как Марья Ивану на фронт писала

Служил я еще в армии в финскую войну. И вот прибыли мы на фронт. Начались холода. Мороз так и пробирает. Хлеб замерзал на морозе. Вот получает один солдат письмо от жены. А был-то он сам неграмотный, ну и дал нам читать. Глядим и не разберем. Что такое? Сначала один почерк, потом другой, немного погодя еще какой-то корявый почерк. Мы спрашиваем его: «Что такое? Кто ж писал-то?»

А он говорит: «Жена-то неграмотная. Пошла к соседке, придумала, что написать — написала об одном деле, а дальше не знает, что писать. Назавтра придумала еще — пошла к другой, потом и к третьей…»

Вот и получилось письмо: «Здравствуй, мой дорогой супруг Иван Иванович! Как мне тяжело, мой дорогой супруг Иван Иванович. Как только ты ушел на войну, мой дорогой супруг Иван Иванович, и мы с тобой расстались, и осталась я одна-одинешенька, мой дорогой супруг Иван Иванович. Зима-то стоит лютая, мой дорогой супруг Иван Иванович, и заметает избу снегом, мой дорогой супруг Иван Иванович. Пошла я к председателю, мой дорогой супруг Иван Иванович, лошадь попросить за дровишками съездить. А как едучи, загорюнилась, мой дорогой супруг Иван Иванович, что нет тебя со мной, ясна сокола, мой дорогой супруг Иван Иванович…»

Политрук слушал-слушал да и говорит: «Письмо твоей жене, видно, вся деревня писала, а теперь читает целый взвод».

Д. Шутки, остроты, разговоры, меткие выражения, афоризмы

1

Воевать так воевать: пиши в обоз, в последнюю подводу.

2

Артиллерист (к пехотинцу в походе):

— Вы как будто и не устали. Мы и то…

Пехотинец:

— Вы ж артиллерия, а мы пехота. Сто прошел, еще охота.

3

Летят самолеты где-то высоко. Все поднимают головы вверх. Кто-то радостно восклицает:

— Наши соколики!

Осторожный говорит (иногда высмеивают трусливых этим):

— Наш не наш, а я пойду в блиндаж.

Но вот над головой засвистали бомбы.

— «Стервятники», — закричали тогда.

4

Летняя ночь. Обозники едут с боеприпасами на передний край. У одного из них — белая лошадь. Ему товарищи кричат:

— Накрой коня плащ-палаткой, а то фриц нас минами накроет.

5

Проверяют новичков из пополнения. Ставят задачу: ты — командир взвода. Впереди и с флангов немецкая пехота. Сзади — танки. С неба — авиация. Какую команду даешь, командир? — «Взвод, провались». Это как Чапаев, помните, учит тактике боя. Ну, а мы шутили.

Или вот еще. Здесь, подо Ржевом, как-то было грязно очень. Осень. Дороги развезло: по колена грязь. Двенадцать немецких бомб упало и не взорвалось, шлепались, как в кисель.

С продовольствием поэтому было плохо. Давали норму сахара и масла. Я, бывало, совсем как Чапаев, разговариваю с бойцами (в шутку, конечно): «Я простой человек. Я чай пью, ты со мной чай ней, а сахар бери свой да маслом меня угости».

6

Любили шутку у нас начальник артиллерии и начальник инженерных войск. Первый был богатырского роста, здоровый, грудь колесом. Запоет, бывало, басом: «Вставай, страна огромная, — это я! Вставай на смертный бой — вставай ты, Вороненко!» Да что об этом говорить! На фронте без шутки и дня не проживешь. У нас и свои Васи Теркины были.

7

Командовал одной дивизией полковник Манукин, суровый человек, взыскательный. Его побаивались подчиненные.

Когда дивизия освобождала Румынию, там в одном местечке проходила железная дорога. И вот к таблице приписали солдаты, получилось так: «Берегись поезда и полковника Манукина!»

8

Ночь темная, кобыла черная. Едешь, едешь да пощупаешь: не черт ли везет.

9

Бойцы-минометчики разговаривают перед артподготовкой.

Первый боец:

— Как насчет «огурчиков»[26]?

Второй боец:

— «Огурчики» есть. Сто штук подвезли.

Первый боец:

— Хорошо. Вовремя. Как раз на обед фрицам и пошлем, пусть русских малосольных изведают.

10

Командир минометного полка выступает на офицерском собрании:

— Командир должен знать свое подразделение так, как хороший отец свою семью.

11

Деревня Малая Дубовица[27]. Собственно, деревни-то и нет: ее дотла сожгли, отступая, немцы. На месте Малой Дубовицы остались лишь ветлы с уцелевшими на них скворешнями и торчащие из пепелища трубы. Я слышу разговор бойцов-минометчиков, проезжающие на повозке:

— Попалил немец наши деревни. Что осталось от них?

— Ивы плакучие да камни горючие.

12

Село Присморжье. Апрель 1942 года. Несколько дней тому назад части Красной Армии отбросили противника за реку Ловать. Но немец недалеко. Временами он обстреливает деревню из минометов и бомбит. Жители Присморжья укрываются в землянках. В одну из них, где я с разведчиками расположился, на отдых, входит бабушка. Держит в руке корку хлеба, говорит:

— Вот мой и обед весь тут.

…Разговор заходит о немцах. Бабушка жалуется на них:

— Он, немец, не только землюшку нашу разбомбил, дорогие мои, он все сердца наши разбомбил.

13

Молодой боец:

— Чай, война теперь труднее, чем в четырнадцатом?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева
5 любимых женщин Высоцкого. Иза Жукова, Людмила Абрамова, Марина Влади, Татьяна Иваненко, Оксана Афанасьева

«Идеал женщины?» – «Секрет…» Так ответил Владимир Высоцкий на один из вопросов знаменитой анкеты, распространенной среди актеров Театра на Таганке в июне 1970 года. Болгарский журналист Любен Георгиев однажды попытался спровоцировать Высоцкого: «Вы ненавидите женщин, да?..» На что получил ответ: «Ну что вы, Бог с вами! Я очень люблю женщин… Я люблю целую половину человечества». Не тая обиды на бывшего мужа, его первая жена Иза признавала: «Я… убеждена, что Володя не может некрасиво ухаживать. Мне кажется, он любил всех женщин». Юрий Петрович Любимов отмечал, что Высоцкий «рано стал мужчиной, который все понимает…»Предлагаемая книга не претендует на повторение легендарного «донжуанского списка» Пушкина. Скорее, это попытка хроники и анализа взаимоотношений Владимира Семеновича с той самой «целой половиной человечества», попытка крайне осторожно и деликатно подобраться к разгадке того самого таинственного «секрета» Высоцкого, на который он намекнул в анкете.

Юрий Михайлович Сушко

Биографии и Мемуары / Документальное