Вокруг света за 100 дней и 100 рублей

Сначала мы боимся природы, потом людей, потом себя. И вся фишка в том, что в какой-то момент это поворачивается в обратную сторону: мы принимаем себя и боимся людей, потом принимаем людей, и нам остается только бояться природы, которая скоро заберет обратно нашу жизнь.

А потом было так: перрон, вагон, туалет, щеколда, стук, тишина, стук, тишина, тишина, остановка, бег, Трир. Я пересек границу Люксембурга и Германии на поезде, скрывшись от контролеров в уборной вагона второго класса. От Трира мне нужно было только одно: автовокзал. Заполучив желанный билет, я сел в том же месте на асфальт. Утро было туманным, пустым, намаявшимся, словно мое тело. Через час долгожданная коробка для пассажиров вырулила из-за угла, встретив меня раскрытой дверью. Я шмыгнул в автобус, размяк на трех задних сиденьях и, лишь колеса закрутились по немецкому автобану, провалился в сон. Сквозь закрытые глаза пролетали надписи: Кельн, Дортмунд, Билефельд, Ганновер, Магдебург. Вся Германия мелькнула во сне, и через двенадцать часов я, сам тому не веря, оказался в Берлине.

Саша Калинин жил в районе зоопарка, а я ехал в автобусе. Наши взоры никогда не должны были пересечься в этом большом и шумном городе, но что-то пошло не так. Увидев мою кислую рожу по ту сторону окна, Саша стал размахивать автобусу руками, требуя немедленной остановки. Еле успев схватить свои манатки, я вылетел в густой вечер Берлина.

ПРАВИЛО ПУТЕШЕСТВЕННИКА № 4: где бы, когда бы и с кем бы ты ни был, вкусно пожрать — это святое!

Санек был статным парнем, знающим свое дело. В арсенале его выверенных точных действий не имелось ни одного лишнего, и он действовал исправнее любых немецких часов. Поэтому, как только мы оказались в общежитии технического университета, в котором он обитал, немедленно откупорили бутылку старинного португальского вина. В соседней комнате проживали трое студентов из Сирии, по слухам, весьма веселые, и мы направились к ним.

Сирийцы оказались самыми душевными ребятами во всем Берлине — без шуток. Они выглядели, как настоящие Хагриды, и были открыты ко всему новому. Казалось, втроем они заполняли почти все пространство комнаты, и мне с трудом удалось втиснуться в него.

— Чувак, если ты реально добрался до Берлина с той стороны планеты (и до сих пор не обделался), я готов проставить тебе любое количество алкоголя, женщин и развлечений! — выпучив глаза и обнимая меня за шею, улыбнулся сириец по имени Фирас.

— Сытный ужин — верх моих развлечений! — признался я, поскорее набивая живот горячей едой. Правило путешественника номер четыре: где бы, когда бы и с кем бы ты ни был, вкусно пожрать — это святое! Объевшись, я нашел весы и вскарабкался на них, как на Эльбрус.

— Мужики, вот это жестко! За последний месяц я набрал семь кило! И знаете, чья это заслуга? Гребаных американских гамбургеров!

Санек похлопал по пузу меня, потом себя, сжал прослойки на животах обоих и покачал головой. Сирийцы засмеялись, в очередной раз наполнили бокалы и с шумом опустошили их. Бутылка португальского давно закончилась, и на смену ей пришла уже третья, а может, пятая. В какой-то момент выключился свет и заиграла популярная немецкая танцевальная музыка. Я сам не заметил, как оказался на шее Фираса. Он размахивал ромом и неумело двигался из стороны в сторону.

— Димон, а как называется все это дело, которое ты затеял? — спросил меня кто-то снизу.

— Сто дней, сто рублей.

Фирас сделал очередной взмах бутылкой, словно волшебной палочкой, и громко закричал, коверкая русские слова: «Сто дней, сто рублей!» Его оду подхватили остальные, и все стали прыгать, повторяя эти четыре слова словно заклинание. Комната была невелика, но мы дрыгали руками и ногами, и почему-то никто никого не задевал. В какой-то момент в голове пронеслось: «Я оседлал сирийца и танцую на нем. Все в округе орут про дни и рубли. Что за на хрен?» Но потом я оставил эту невероятную мысль, продолжив предаваться танцу.

Когда музыка затихла, мы, вспотевшие, вернулись за стол, и Санек неожиданно серьезно спросил меня:

— Скажи мне, ты готов в путешествии на любые перемены?

— Типа того.

— Тогда осталась еще одна. Но ты должен согласиться на нее заранее, и обратного пути уже не будет.

Наступила пауза.

— Она страшная?

— Очень!

Оглядев себя, я понял, что уже настолько испорчен, что Саше не под силу испортить меня сильнее.

— Согласен!

— Тогда закрывай глаза на тридцать секунд!

Делать нечего. Изображение погрузилось в темноту, по которой я летал, как вертолет. Наверное, надо было представить, что ребята собирались сделать со мной, но это было слишком запарно.

— Открывай!