Волшебный магазин

Геннадий курил много и был страшно косноязычен. На вопрос «У тебя есть зажигалка?» – начинал нервничать, хлопать себя по карманам и, застревая на букве «з», выдавливал наконец: забыл дома. Тогда давал прикурить – это была вполне доступная Веронике эротика. Про Геннадия говорили, что у него «скандированная» речь – типа рубленая. И стихи он вырубал легко, на каждый семинар приносил новые и новые. Сам их читать даже не пытался. Чаще всего читал его друг: поэт-деревенщик Герасим Авдеев, которого все звали Муму. Его кумиром был Есенин. Но Муму тоже читал невыразительно. Руководителю приходилось просить текст и самому пробегать строчки глазами. Но однажды Муму заболел, и Вероника предложила свои услуги. Свои стихи перед зеркалом она обычно читала излишне чувственно. Но строки Геннадия были так сложны, что дай бог довести фразу до точки. Кстати, знаков препинания он не ставил. Вероника выбрала совершенно информативный тон, и это очень понравилось автору. Он благосклонно похлопал ее по плечу.

Однажды в перерыве Гена вдруг спросил, одолевая трудности произношения, бывала ли она когда-нибудь в Доме литераторов. Конечно, Вероника слышала об этом знаменитом доме, но никогда не была. Геннадий сказал, что у него там дело в секции поэзии и, если ей интересно, она может составить ему компанию.

В святая святых вошли по студенческим, суровый контроль в виде немолодого вышибалы в униформе, подробно расспросил о цели посещения.

Они прошли в Дубовый зал, там поднялись по дубовой лестнице и вошли в совершенно канцелярского вида кабинет, в котором было три стола по секциям: драматурги, прозаики и поэты. Три милые женщины заведовали столами. Поэзией – самая юркая, маленькая, похожая на старушку. Она встретила Геннадия очень радушно, и Вероника поняла, что они хорошо знакомы. Речь, однако, шла о бытовом вопросе – о путевке в Дом творчества в Переделкино. При этом почему-то Геннадий говорил легко и гладко.

Получив нужную информацию, они вошли обратно в Дубовый зал и, проходя между столиками к выходу, наткнулись на своего руководителя. Слуцкий обедал со своей женой Татьяной, про которую в институте говорили, что она очень больна. Оба вежливо поздоровались, но Слуцкий неожиданно сделал жест подойти и присесть.

Подошли и присели.

Слуцкий представил их своей жене. Татьяна хорошо выглядела, и Вероника подумала: всё врут в институте. Потом Слуцкий кивнул официанту, и тот принес два дополнительных бокала. Борис Абрамович разлил вино и сказал:

– Давайте выпьем за здоровье… За хорошее здоровье ваше и за плохое моей жены.

Студенты смутились, чокнулись, отхлебнули по глотку. Но жена Татьяна была спокойна, очевидно, этот тост прозвучал не в первый раз.

Немного поговорили об институте. Геннадий опять путался в звуках речи. А Вероника просто не знала, что говорить. И мастер, пожалев, их отпустил. Вероника шла и думала: «Я в самом эпицентре высокой советской литературы. Иду по этому чудесному зданию как ни в чем не бывало. Как будто я такая же, как они… небожители».

Будучи москвичкой, она была лишена главного в студенческой жизни – общежития.

Но однажды ее пригласили, сказали, будет встреча с другими потоками и семинарами, будут читки и стихи. Объяснили, как ехать, остановка называлась «Соломенная сторожка». Вероника задохнулась от этого названия. Как поэтично!

Пили в общежитии круто. Особенно поэты. Драматурги держались особняком, их вообще интересовали театры, а не толстые журналы. Прозаики часто наведывались в журнал «Знамя», благо он находился почти во дворе Дома Герцена, где обитал Литинститут. Таскали туда свои худосочные рассказики и получали отказы с рецензиями, что было очень ценно. А критики всех презирали и правильно делали.

Вероника думала, что на вечеринке она услышит ребят из других семинаров. Но никто не собирался делиться своим творчеством. Просто пили. Она увидела оживленно беседующих Геннадия и Герасима.

– Мальчики, – сказала она, подойдя, – я думала, будет литературный вечер. А все просто пьют.

– А ты не пьешь? – спросил Муму. Поэты всегда пьют, потому что у них болит душа. У тебя болит душа?

– Болит, – призналась Вероника.

– Тогда надо выпить.

Налил ей желтого пойла из большой фляги.

– Ну, – подняла Вероника мутный стакан, – за поэзию.

Выпила залпом, потом посмотрела на Геннадия, но, похоже, его душа уже давно болела. Он был не в себе.

– Я лучше пойду, завтра выступаю на семинаре. Надо подготовиться.

Геннадий вдруг ожил:

– Интересно. Я приду.

Нехорошее чувство толкнулось где-то в глубине Вероники:

– Не надо, ой как не надо.

Потом понадеялась: прогуляет. Он вообще редко появлялся на занятиях.

– Я пошла? – сказала она полувопросительно.

– Я провожу, – Геннадий встал и, обняв ее за плечи, повел по общежитию. Вокруг клубились страсти, где-то били морду.

– Интересно у вас, – сказала Вероника.

– Я тут не живу. О, – тронул он какую-то дверь, – Шульманы в Питере, идем сюда!