Вероника, не веря своему счастью, вошла в чужую комнату. Шульманы были прозаики, писали вместе длинный роман, по ходу дела поженились. Сейчас находились в небольшом медовом прогуле по месту прописки мужа в Ленинграде.
Прозаики были люди расчетливые и холодные, так считала Вероника, а поэты – самые прекрасные, самые душевные. Эту мысль тогда она сообщила Геннадию и тут же призналась ему в любви. Бесхитростно сообщила, что он гений, что она его любит и будет любить всю жизнь. Она так и стихи писала: прямым текстом.
Молодой поэт был тронут, да и кого не взволнует такое признание. После этого Вероника сказала, что она готова на все, и стала снимать с себя свитер. Но в общежитии было холодно, тогда она передумала и сняла юбку.
У двери был сломан замок и Веронику это немного раздражало. И действительно, одна парочка в поисках приюта сунулась было в шульманский загон, но почтительно ретировались, увидев, что койка занята.
Но потом им стало все равно, пусть хоть весь институт приходит с мастерами и руководителями, – они решали свои проблемы, проверяя новые ощущения. Всё побоку, пусть хоть весь мир рухнет. Они при деле. Пойло ударило в голову, Вероника не ожидала такой легкости – море по колено. Она давно мучилась от своей невинности.
Но не все шло гладко, да Вероника и не ждала легких путей. Она была воспитана в преодолении трудностей. Молодой поэт был не совсем в форме. Но он тоже старался. Опыт надо приобретать, а не изучать. Вероника обожала своего гения, закопошились строчки: «И не надо тут двух мнений, без сомнений, Гена – гений» Ей так понравилось, что она захотела поделиться, но потом подумала: а вдруг обидится или, не дай бог, украдет?!
Гений вдруг откинулся и закрыл глаза. Вероника не поняла результата, а спросить стеснялась.
Решила: уточнит потом, на следующем свидании.
Он спал. Она смотрела на его тонкое усталое лицо. Потихоньку разглаживались обвисшие губы, придававшие ему обычно чуть брезгливое выражение. Она смотрела, смотрела. За эту ночь она прожила с ним жизнь, родила детей, порадовалась его книгам, поставила их на отдельную полку, запомнила их шершавые корешки, погладила ему рубашку.
Что дальше – думать не стала. Быстро оделась и поспешила домой. Метро уже открыли. Надо было многое обдумать и подготовиться к своему выступлению.
Готовилась тщательно: погладила мамину блузку с кружевами. Обсудила сама с собой, не стоит ли надеть длинную юбку. Длинное входило в моду, но чувство неловкости все равно вызывало. «Не буду выпендриваться», – осадила себя Вероника и в последнюю очередь занялась отбором стихов для любовного цикла… «О, без тебя мне жизнь не мила, о, не мила мне жизнь без тебя!»
Она прочитала весь цикл у зеркала, внимательно вглядываясь в свое отражение. В принципе, понравилось, и стихи, и сдержанная манера чтения. Этому она уже научилась.
Входя на следующий день в здание института, она вдруг страшно струсила и даже повернулась было к выходу на улицу, как перед ней возник сияющий Геннадий и сказал, не запнувшись: «Видишь, я ради тебя пришел». Она была тронута, хотя надеялась, что он проспит.
Они сдали в гардероб пальто и поднялись наверх. Когда проходили мимо деканата, оттуда крикнула секретарша Клавочка:
– Овчаренко и Тимофеева, быстро зарегистрируйтесь!
Оба замерли. Вероника собралась было зайти.
– И получите зачетки, – продолжала вещать из полуоткрытой двери невидимая Клавочка.
– Потом, – солидно бросил Геннадий, и они продолжили свой путь.
С каждым шагом Вероника теряла то, что нужно при любом выступлении: кураж.
Первый раз она читала на семинаре не одно маленькое стихотворение, а целый цикл, мысленно посвященный Геннадию.
Вошел Слуцкий. Все поприветствовали его по-студенчески: не встали, как школьники, а просто чуть приподнялись над стулом. Мастер махнул рукой. Все сели.
– Ну-с, – сказал железный комиссар, – приглашаем нашу Веронику. Не все же ей чужое читать, пусть свое почитает.
Вероника вышла, положила перед собой коленкоровую тетрадку. Все замерли. Обычно поначалу все всегда слушают внимательно, прикидывая, что надо будет сказать при разборе. А потом каждый погружается в свои проблемы, и к концу чаще всего уже ничего не слышат.
Вероника начала неожиданно очень тихо, как бы стараясь тишиной голоса сразу усыпить бдительность слушателей. Почтительно прослушав первое стихотворение цикла, попросили читать громче, и руководитель с этим согласился. Он сам был погружен в свои заботы, а тут еще колыбельную слушать.
Вероника усилила звук голоса и вдруг услышала обидный смешок. Скосила глаза: смеялся Геннадий. Сначала просто подхихикивал, а потом просто в голос. Слуцкий очнулся и попросил тишины и внимания.