Вопрос о технике в Китае. Эссе о космотехнике

Стиглеровская третичная ретенция – это, по сути, вопрос о том виде времени, который остается двусмысленным в хайдеггеровском «Бытии и времени». Критика Хайдеггером времени часов составляет часть его критики забвения бытия, на которое указывает утрата подлинного времени, или Eigentlichkeit. Во втором разделе «Бытия и времени» Хайдеггер расширил эту критику, включив в нее вопрос об истории и историчности. Чтобы понять историчность, нужно сначала определить Dasein как историческое бытие. Хайдеггер отличает историчность (Geschichtlichkeit), проистекающую из собы́тия (Geschehen) Dasein, от историографии (Historie): историчность не является объективным описанием того, что произошло, а скорее пребывает в тотальности собы́тия, то есть темпорализации прошлого, настоящего и будущего. Для Хайдеггера прошлое, память, есть изначальное, как и в случае Вильгельма Дильтея, оказавшего наибольшее влияние на Хайдеггера как до, так и в процессе написания «Бытия и времени». Для Дильтея жизнь исторична в трех основных аспектах. Во-первых, прошлое всегда упорствует в настоящем, поскольку жизнь всегда есть Innewerden, процесс интеграции прошлого в настоящее; во-вторых, настоящее – это построение (Aufbau) прошлого в терминах структуры и развития; и, в-третьих, прошлое также существует как объективированное прошлое, то есть в форме артефактов, цепей действий, событий и тому подобного[423]. Хайдеггер, почти так же как и Дильтей, пытается осмыслить эту темпорализацию в целом. Настоящее, будучи стержнем такого собы́тия, возникает из постижения Dasein своей собственной историчности.

Во втором разделе «Бытия и времени» Хайдеггер приходит к вопросу о решимости, бытии-к-смерти и бытии-в-мире как базовой структуре, благодаря которой можно описать эту темпорализацию, дающую «собственную историчность». Мир раскрывается в решимости Dasein, поскольку в решимости Dasein возвращается к самому себе; и в таком возвращении-к-себе присутствие способно обрести свою собственность. Но что Хайдеггер подразумевает под решимостью (Entschlossenheit)? Она, пишет Хайдеггер, определяется…

…как <…> бросание себя на свое бытие-виновным. Своей собственности она достигает как заступающая решимость [als das verschwiegene, angstbereite Sichentwerfen auf das eigene Schuldigsein <…> Ihre Eigentlichkeit gewinnt sie als vorlaufende Entschlossenheit][424].

Деррида отмечает, что здесь Schuld в Schuldigsein означает не просто виновность (coupable) или ответственность, а скорее неэмпирический долг, «коим я обременен, как будто всегда уже связан контрактом, – и вот она, историчность, – контракт, который я не подписывал, но который онтологически меня обязывает»[425]. Этот «неэмпирический долг» является «наследием», собственность которого может быть достигнута лишь тогда, когда Dasein сначала принимает на себя «сущее, какое оно само есть, в его брошенности»[426]. Такая решимость, в свою очередь, достигается через признание бытия-к-смерти как конечности и предела Dasein. Другими словами, бытие-к-смерти есть необходимое условие всякой свободы в ее «собственном смысле». Лишь будучи свободным для смерти, Dasein действительно понимает свою конечную свободу, которая позволяет ему решать и выбирать среди случайных ситуаций, и, следовательно, обретает способность предать себе свою собственную судьбу. Это себе-предание (sich überliefern) решимости должно привести к раскрытию места, «da» или «вот» Dasein, как его назначения в собственности. В чем же тогда заключается это себе-предание?

Решимость, в которой присутствие возвращается к самому себе, размыкает всякий раз открывающиеся фактичные возможности исходя из наследия, которое она как брошенная принимает. Решительное возвращение назад к брошенности таит в себе себе-предание наследованных возможностей, хотя не обязательно в качестве наследованных[427].

Sichüberlieferung не происходит естественным образом, но есть одновременно выбор и повторение. Деррида переводит его как «автопередача» и «автотрадиция», предполагая, что это очередной лик «автоаффекции» чистого времени, которое Хайдеггер описал в «Канте и проблеме метафизики»[428]. «Вот» раскрывается в мгновении-ока (Augenblick), где Dasein снимает напряжение между своей решимостью и своим бытием-в-мире с другими. Несмотря на то что вопрос о «наследии» признается, он признается только как «данное».