Некогда датский экзистенциальный мыслитель Серен Киркегор удивительно точно представил проблему авторства
, развив её на основе теории псевдонимности. Его размышления, как мне кажется, отражают структуру современного копирайта, но несколько с иной стороны. Псевдонимия понималась им экзистенциально, не как политическая уловка и не как желание скрыть истинное имя (или отказаться от имени отца). А это значит, что каждое своё сочинение он рассматривал с точки зрения некоего автора X, который, возможно, и имеет отношение к самому Автору, но всё-таки по касательной… поскольку его имя есть Идея, а ещё точнее, способ, каким может быть выражена идея существования («экзистенция»). Псевдонимия тем и интересна, что в ней заявлена вся двусмысленность экзистенциального и юридически-экономического авторства (реального)190. Как юридическое лицо Киркегор, и он сам указывает на это, несёт полную ответственность, но как автор реальный, он не имеет никакого отношения к тем псевдонимным маскам, которые объявляют себя авторами его сочинений. Между этими двумя масками на самом деле и нет перехода. Мы можем сколько угодно определять границы авторства с юридически-правовой точки зрения и говорить: вот это и есть автор, вот его подпись в договоре, заключённом с издателем, как будто подпись определяет содержание и ценность произведения. Сегодня принято считать, что именно эта юридическая правовая и экономическая маска чуть ли не заслоняет само произведение, и в самом произведении уже больше нет ничего, что могло бы быть влиятельнее и мощнее того имени, которое получает автор, становясь известным и влиятельным, т. е. получающим Имя. Конечно, Киркегор имел некоторую известность в Копенгагене, столице королевства Дании, но она была и скромной, а отчасти и скандально-унизительной. Имени – того имени, о котором мы говорим, – он не имел и не мог иметь. Киркегор отказывался от собственного имени, считая его авторское присвоение не значащим для произведения. Его притягивала анонимность, как и радость использования ложных авторских имён, псевдоименований. Но каждое им изобретённое псевдоимя было говорящим, оно не было ни случайным, ни противостоящим произведению, напротив, в нём всегда содержалась главная идея самого произведения.Вот, например: Виктор Эремита, Victor Eremita – издатель «Или-или», здесь слышны отзвуки «монастырского уединения»; Константин Кон стантинус, Constantine Constantinus («Повторение»), имя указывает на «постоянство постоянного»; Иоаннес Силенцио, Joannes de Silentio («Страх и трепет»), его функция – в обеспечении трансцен дентального характера молчания Авраама, «рыцаря веры»; Вигилиус Хауфниенсис, Vigilius Haufniensis («Понятие страха») – педант-психолог, «сторож Копенгагена», расчёт психологических аффектов страха в горизонте теологии греха; отец Тацитурнус, Taciturnus – молчаливый священник, находящийся на стадии, предшествующей обретению веры («Этапы на жизненном пути»); Иоаннес Климакус, Joannes Climacus («Постнаучный постскриптум») олицетворяет попытку достижения максимума в философском понимании христианства. Одни – аналитики, другие – экспериментаторы, изобретатели, одни – герметичные, постоянно молчащие, другие – патетичные, юмористические, исполненные иронии. Псевдонимы надстраиваются друг над другом, делятся, вступают между собой в сложные, так до конца и не выясненные отношения, множатся в случайной последовательности, независимой от воли автора-издателя Сёрена Киркегора. Действительно, посмотрим вновь на эти подписи, послушаем имена. Очевидно, что с ними нельзя идентифицировать жизнь киркегоровских персонажей, ибо они не являются биографируемыми существами. В «Этапах на жизненном пути» мы находим признание, которое делает поэтический автор In vino veritas
Вильям Афхам: «Я есть чистое бытие и к тому же почти менее чем ничто. Как чистое бытие я повсюду присутствую и при всём этом всё-таки остаюсь незамеченным, так как я раз за разом устраняюсь. Я – как бы линия, над которой нависает угроза исчисления и под которой скрывается результат…»191. Или в другом тексте, который предлагается читателю за подписью Иоанна Климакуса, поэтический автор сравнивает себя с «бесконечно малым, ненаблюдаемым атомом»192. Эти повторяющиеся не раз попытки Киркегора нейтрализовать процедуру именования находят непосредственное выражение в псевдонимах: ими означиваются экзистенциальные страсти, сами же страсти открываются в том виде движения – поступке, который должен совершать получающий имя.