Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

М. Дюшан презентирует ready-made как переход (границу) между искусством и не-искусством. Ведь искусство поддерживалось силой подражания, верой в первоначальный Мимесис. Со времён Аристотеля это не ставилось под сомнение. А что мы видим сегодня: атаку на феномен подражания, причём весьма радикального свойства: отказ от самой идеи мимесиса. Совершенно иная эстетика. По определению «самоделка-вещь», выставленная в определённых рамках modern art, оказывается вещью «самой по себе», «не для чего»; она больше не подражает (реальности), поскольку её прежние эстетически полезные функции стёрты. Теперь это искусство будущего – искусство, которое «для всех и ни для кого». История с Дюшаном подтверждает опыт, известный со времён Канта: в нынешнем обществе влияние социокультурной, политической и художественной среды на оценку произведения оказывается решающим. Другими словами, является ли некий предмет или «вещь» произведением искусства, решать не его создателю (и даже не художнику), тем более не коллекционеру, знатоку или собирателю «редкостей», а коллективному, эстетически «нормальному» Разуму. Произведение, «вещь» или «объект» (актуального искусства) не имеет никакой внутренней, «начальной» причины к существованию. Все мировое пространство ready-made таково: оно случайное, игровое, но в нём нет никакой необходимости. Ready-made — не вещь, это некий способ организации чувственного материала и перевода его в пространство искусства, или в то, что сегодня называют искусством²⁰¹. Думается, здесь предельно ясно выражен процесс перехода от вещи ничейной к её имени или к некоему нарративному плану, в котором оно может состояться как имя произведения искусства. Условия существования современного искусства настолько меняются, что оно оказывается по своей онтологической природе чисто номинативной стратегией. Художник тот, кто называет какую-то неназванную вещь собственным именем, да и вообще любую вещь, но этот ритуал именования возможен только на территории искусства. Более того, искусство само становится собственным именем. А это значит то, что названо искусством, и есть искусство. Не надо утруждать себя доказательствами от противного, поскольку прежняя традиция завершилась, и те образцы, на которые мы ранее опирались, переместились в музеи. Вне музея «старого» и «традиционного» искусства больше нет, как нет и того, что можно было назвать искусством, – что не в музее, то и не искусство. Образцы современного искусства больше не нуждаются в том, чтобы их называли «искусством», они и так искусство. Поэтому каждый, кто говорит, что я – Художник и что я делаю Искусство, таким и является. Нет судьи, который смог бы вкусовые предпочтения массмедиа противопоставить этой воле к самовыражению Художника, освобождённого от обязательств ремесла²⁰².

92