Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

Аргументы Кошута, высказанные им в 1960-х годах в знаменитой статье «Искусство после философии», преобразовались, уточнились, наполнились примерами, распространились и стали общим мнением, общим стилем высказывания о современном искусстве. Подобный вид аргументации используется практически во всех критических высказываниях и работах о современном искусстве, не один из крупных исследователей не смог оставить их без внимания. Действительно, к ним время от времени надо возвращаться, отвергая их или, точнее, фальсифицируя на каждом этапе развития современного искусства. Тем более на этапах его «упадка» или даже «конца»?

Самый обескураживающий аргумент, который применяет Кошут, касается так называемого конца философии. Толком не объясняя нам, что под этим нужно понимать: то ли умирает философия как академическая дисциплина, то ли когда-то великая утопия философии как «царицы всех наук», якобы имеющей доступ к Абсолютному знанию (Ф.В. Гегель), то ли философия теряет свой верификационный ресурс и становится чистой метафизикой, утрачивая всякую связь с опытом и истиной (Л. Витгенштейн)? Положительный ответ разом на все эти вопросы, вероятно, и будет концом философии в представлении Кошута. Сам тезис «конца философии» не только устарел, его даже бессмысленно обсуждать, если иметь в виду критику Витгенштейном «философских высказываний». Философия даже в послекантовские времена никогда не основывалась на точном знании и не стремилась стать наукой, а всегда оставалась ещё и метафизикой, метанаукой, т. е. отвечала за картину мира, и, в конечном счёте, выстраивала свои «системы» как описания мирового Всего. (К этому же относится и ряд вопросов, которые философия задаёт о тех изменениях, которые претерпевает наука, чтобы установить границы для своей метафизики.) Как только метафизическое начало изгоняется, философия действительно теряет познавательную и ценностную функцию, становится набором бессмысленных тавтологий, «пробой» языка трансценденции).

Затем так же убедительно наш оппонент Кошут отбрасывает в сторону все старые формы искусства и художественные практики, которые выродились, по его мнению, в украшательство, декоративность, погрузились в пучину конфликтующих между собой теорий вкуса. Однако сильнейший его аргумент против старой традиции в искусстве – в отказе признавать некую «извечную природу» искусства, на которую делают ставку категориальные эстетики. Что, кстати, снимает всякие вопросы о том, что такое искусство сегодня? Появляется рубеж, от которого теперь нужно отталкиваться: искусство до и после Дюшана. Другими словами, современное искусство, modern art, должно быть концептуальным или вообще не быть. Действительно, разве старые произведения искусства имеют какую-либо другую ценность, кроме той, которую им придают сегодня? Мировые музеи не спасают искусства, его основной идеи, и превращаются в хранилища чисто физических предметов, в разрозненный и причудливый материал, собираемый ради будущего в неведомых глубинах запасника.

95