Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

Простая мысль, но до сих пор не приходила мне в голову, что тавтология, на которой настаивает Кошут, есть не высказывание, не логическая или мыслительная форма, а именно то, что я называю кайросом. Утверждение не того, что есть, а того, что нет, – вот принцип современного искусства. Так утверждается наличие пустоты в её опережающем вещь назначении как «незанятого места» (атопос). Кайрос приоткрывает мгновение пустоты, схватывает и отпускает, рождая произведение актуального искусства в то именно мгновение, которое оно себе отмерило. Удача кайроса – его «счастливый случай» – как раз в том и состоит, насколько быстро он обнаруживает разрыв или трещину там, где, кажется, мы имеем дело с почти мраморным монолитом, с чем-то несокрушимым, невозмутимым, абсолютно инертным и безразличным, – то, что сохраняется под именем Реальность. Тавтология говорит, что есть то, что есть, ни больше и не меньше. Но мы-то знаем, что всякая тавтология поверхностная и логически незавершённая форма высказывания. В искусстве нет тавтологии, там доминируют высказывания, которые по собственному содержанию или меньше, или больше высказанного. Речь идёт, конечно, о человеческом восприятии, т. е. о миметическом наполнении чувства, от которого не в силах освободиться. Нельзя объект современного искусства воспринимать только и исключительно как концепт. Да и он не в силах перевести себя сразу же в концептуальный режим. Даже остаточные явления миметизма могут воспрепятствовать чисто ментальной интуиции искусства.

Кайрос-I был проявлением могущества и всевластия художника-мастера над средой. Он разрушал всё вокруг с предельной «реалистичностью»: эпатировал, издевался, всячески тормозил ожидаемые эффекты, создал целый парк техник провокации. Другими словами, всё, что ему по силам, старался взорвать, чтобы увидеть, как современное искусство, отменяя прежние традиционные формы восприятия и созерцания, ищет путь к опыту новой чувственности. Напротив, кайрос-II отличается предельной скромностью, он ничего больше не взрывает и ничем и никому не угрожает, правда, он больше не склонен поддерживать разного рода авангардные манифесты, хотя осталась привычка ворошить и будоражить, дёргать сознание потребителя, не шокируя, просто предлагая иной взгляд на то же самое. Кайрос-II любит медленные взрывы…

98

Практически нет таких объектов в современном искусстве, которые бы не нуждались в дополнении. Ж. Деррида уже в «Грамматологии» открывает тайну современного искусства, которое настолько открыто, что всякое дополнение одного объекта другим заставляет нас обратить внимание на рамку/контекст²¹². Всякое дополнение изменяет дополняемое и тем самым каждый новый объект расширяет наши представления об искусстве. Тогда получается, что искусством или вопрошанием о том, что такое искусство (сегодня), может считаться наделение художественным контекстом любого «объекта» (допустим, ранее неприемлемого, отвергаемого, не замечаемого, незначащего и т. п.). Нет объекта, или собрания объектов, которые не могли бы быть дополнены. Современным художником можно назвать того, кто вносит дополнение в уже дополненное (сделанное/сказанное). Давая место новому объекту, он пытается утвердить его в качестве определения искусства. Но поскольку введение нового объекта может изменить положение других, уже состоявшихся объектов, вопрос о том, что такое произведение искусства, будет задаваться вновь и вновь. Всякий новый объект, вводимый в контекст того, что сегодня называют искусством, заставляет ставить вопрос о том, что такое искусство!

Объект – это преодолимый рубеж современного искусства, поэтому требуется всегда другой объект… Тогда художник говорит: и это искусство, и это искусство, и даже это искусство. Теперь оно больше не сводимо к Произведению, а рождается и умирает в границах, подвижных и мерцающих, расширяющегося контекста.

99. Возвращение памяти