Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

Вероятно, я совершаю ошибку, когда пытаюсь рассмотреть современное искусство не как искусство, а как операцию по разрушению образцов традиционного мимесиса. Мгновение разрушения тогда и будет единственным временем, в котором способны существовать объекты современного искусства. Однако я не учёл главного – это возврат, или повторное движение объекта в сторону вещи, его обратное превращение в вещь, но теперь оно определяется комментирующей речью, близкой к философскому дискурсу, который сопровождает «живое» в искусстве и не даёт ему стать «мёртвым». Я не учёл этот факт обратного превращения – Объекта в Вещь. С помощью разного рода документации объект начинает насыщаться «историями», «сравнениями», «уточнениями», «фактами», приобретать новые качества, развиваться, становиться необходимым. Совершено шаманское камлание, магическое действие речи-комментария с целью сохранения «объекта» в нашей памяти как вещи.

Можно перенести старые, уродливые вещи в иной контекст, придав им неожиданную фотогению: укрепить форму, цветовые и световые оттенки, правильно расположить собранное в каталоге – вещь к вещи – с весьма приличным дизайном. Теперь это не собрание странных, функционально ничтожных и неинтересных вещей, а нечто иное, – что же? Произошло двойное превращение (или «двойной перенос»), в режиме которого и существуют объекты актуального искусства. Первый момент: когда нечто, будучи сугубо подручной, мало кому нужной, «вынужденной вещью», или временно пригодной, оказывается в центре внимания художника-собирателя. И тот видит в ней коллекционно-художественную ценность, а следовательно, выражение некой идеи, – концепта. Второй момент – это обратное действие: объект (актуального искусства) снова превращается в вещь, получающую определённую ценность и свойства, независимые от своего использования. «Вынужденные вещи» – теперь вещи другого, высшего ранга, можно сказать, что они становятся произведениями искусства. (Правда, если вы вернёте их на прежнее место, они снова исчезнут и стану «штуковинами», приспособлениями, устройствами или орудиями.) Фотографии вещей, сделанные крупным планом (каждой отводится целая страница), вносят дополнительное физиогномическое и миметическое разнообразие в наше созерцание их присутствия. Чтобы нечто стало интересным и привлекло наше внимание, нужно перевести его в крупный план, проделать операцию олицетворения, т. е. наделения вещи собственным лицом.

Двойное превращение – вполне рутинный акт, которым пользуются практически все направления западного концептуализма. И в то же время беспрецедентный, поскольку утверждает неслыханное: мы все художники (и среди нас нет ни «первых», ни «гениальных»!). А тогда получается, что вещи, созданные народным умельцем, перенесённые в другой контекст, там, где они теряют свою «пользу», да и прежнее назначение, оказываются произведениями искусства (пускай это всего лишь мгновения мелькающих страниц из каталога). И это всё тот же, слегка неузнаваемый, дюшановский реди-мейд.

105

Можно выделить три условных образца modern art: один – это тот, который будучи перенесён в другой контекст, интенсивно взаимодействует со средой, указывая на её качества, ставшие теперь его собственными, и тем самым в ней растворяется. Другой объект, будучи перенесённым в новый контекст, напротив, его поглощает, «втягивает» в себя, получая за его счёт ауратическое свечение; третий противостоит всякому контексту во всех моментах «переноса» и «поглощения», в сущности, именно он наделён кайросом, внезапным, шокирующим, разрушительным, взрывным действием.