Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

Ещё большее смущение охватывает, когда ты читаешь пространные толкования многими исследователями произведений Дюшана, которые не являются произведениями, ничего не означают, да и смысла тоже не имеют. «Новобрачная, раздетая ее холостяками», – «Большое стекло» – это то, о чём я ничего не могу сказать, ни пояснить, ни использовать. И одно из двух: или это и есть произведение современного искусства, или некий объект, который заново ставит вопрос о границах понимания искусства, куда дойти я уже не смогу… Невольно такие крупные и влиятельные критики, как Р. Краусс и Т. де Дюв, вводят «историцистское» измерение в сферу мгновенного существования объекта²¹³. Ему навязывается внешняя память, которую он «исторгает из себя» и знать о ней ничего не хочет, тем не менее эта культурная память превращает безымянный, исчезнувший во времени объект в произведение искусства. По мере того как история создания объекта рассказывается, к автору «произведений» возвращается память и он начинает узнавать собственное прошлое и своих критиков. И вот объект-произведение создан, я бы даже сказал, заново рождён, теперь его можно рассматривать и даже изучать… но как некое повествование, даже как Текст.

100

А не лучше ли поменять местами «рассказ» и «рассматривание»? Действительно, что бы я не «видел» или не «усматривал» в современном искусстве, какие бы его объекты не изучал, заложенная в них идея (концепт) не растворяет и не стирает то, из чего они состоят (материал, приём, условия и цель создания). Шок наступает, когда тебе предлагают не «рассматривать» (Объект), а «понять» (Идею), т. е. выслушать рассказ с подробными пояснениями и комментариями к тому, чего нет… то, что так и не было воспринято. Только что представленное произведение искусства, чтобы не исчезнуть в беспамятстве зрителя, просто «жаждет», чтобы его рассказали, т. е. наделили смыслом. И смысл приходит из медленного и подробного рассказа о том, как создавался объект, из каких элементов состоит, каково их происхождение, «качество», почему они так расположены, и правда ли, что они выражают основную идею? Даже не зная имени объекта инсталляции, все будут уверены в том, что имеют дело с произведением искусства. Но вот вопрос, где объект, а где произведение искусства, – в каком «месте» они тождественны и неразличимы? Если объект не поддаётся интерпретации и всегда себе равен, однозначен – пугающая сила тавтологии известна, – то произведение искусства многозначно и требует интерпретации. В одном случае время восприятия сокращено до мгновения взгляда, в другом – размещается во времени рассказа как некое отражение, собственная тень, и этот рассказ может стать нескончаемым, полным всё новых отступлений и уточнений, – объект же исчезнет в нём, поскольку рассказ будет продолжаться, чтобы как-то компенсировать утраченное время созерцания и медитации.

101

Не об этом ли когда-то, ещё при Екатерине Второй достаточно радикально для своего времени размышлял Кант, отделяя практику созерцания – чувство Возвышенного от суждений Вкуса. Тонкость его наблюдений заключалась в том, что он вывел тему вкуса за границы произвола мнений и случайностей субъективного высказывания. Вкус, или точнее, суждение вкуса, определяется сообщаемостью (Mittelbarkeit), а не тем, чем произведение искусства на самом деле является с точки зрения его высших достоинств и совершенства. Поскольку нечто о нём мы сообщаем другим в качестве своего суждения, а оно заранее соотнесено с их мнением, то складывается общая норма эстетического восприятия. Однако допускать, как это делают некоторые современные теоретики авангарда, что гений вкуса присущ каждому, и что именно Кант способствовал нивелированию этих двух понятий – «гения» и «вкуса» – было бы ошибочно. Гений вкуса никак не соотнесён у Канта наличием «природного» вкуса у каждого члена сообщества. Напротив, гений вкуса всегда противостоит сообществу, в то время как сообщество зависит от него, крайне нуждается в нём, чтобы сформулировать более чётко «неясные» условия своего будущего вкусового впечатления. Гений вкуса – тот же денди, который манипулирует «вкусом» с точки зрения безвкусного, грубого и оскорбительного, он всегда атакует. Но сообщество гибко перестраивается, передавая друг другу суждение вкуса как эстафетную палочку. Бег по кругу. Проходя сквозь толщу всех желающих обрести стиль и вкус, словно через многослойный фильтр, на выходе мы получаем именно то вкусовое впечатление, которое ничем не отличается теперь от общепринятых суждений вкуса²¹⁴.

102. Уход вещей