Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

Современный арт-философ с прекрасной фамилией Диди-Юберман начинает свой комментарий «чёрных кубов» Тони Смита, одного из самых известных американских минималистов 60-х годов, с обращения к экзистенциально-биографическим предпосылкам его творчества. Нельзя ли попробовать задаться вопросом: насколько его история жизни может быть вписана в создаваемые им объекты? И вот что поразительно: этот бедный минималистский объект – «чёрные кубы» – как будто нам ничего не говорящий (или всё сразу сказавший?), оказывается, скрывает в себе множество значений, которыми можно располагать при создании его «истории». Намечается впечатляющий разрыв между скудностью, немотой объекта и богатством рассудительной, ритмически мерной, поддерживающей речи арт-философа, облегающей его со всех сторон как спасательный жилет, не давая сгинуть в глубинах безвременья. Между тем то, что он значит, значением объекта и тем смыслом, который будет ему «передан» в комментариях, у нас должна сверкнуть молния догадки и появиться Истина. Только после этого невероятного чуда речь арт-философа может быть остановлена… и он полагает, что пока она длится, остаётся возможность развернуть созерцательную ипостась новейшего опыта искусства.

Тони Смит. «Лабиринт» (вверху) и «Источник». 1968

Наделить образ «чёрного куба» временем текущей речи, – образ, который, вспыхнув всего один раз и заняв собой одно из мгновений, больше не будет воспринят. Новизна первоначальной явленности объекта исчезает, и он остаётся навсегда «мёртвым»: чёрным, лоснящимся чернотой, кубо-ящиком, помещённым аккуратно в вырытую геометрически правильным крестом могилу. Как будто то, что было и остаётся объектом, привлекает внимание в другой длительности, длительности рассказа-интерпретации, а на самом деле превращая объект в произведение современного искусства, т. е. в Вещь.

Ещё раз уточним, что же делает арт-философ, занятый осмыслением американского минимализма 60–70-х годов? Во-первых, он говорит, а точнее «рассказывает» нам не о том, что мы видим, – это только объекты, а не произведения искусства в традиционном смысле, – а о том, что мы не видим, но что входит в состав видимого. Объекты modern art нагружены миметической немотой: сами они не говорят… и существуют в границах пластической тавтологии. Такой объект появляется на одно мгновение, чтобы сказать: «Вот я!», т. е. объявляет себя равным себе, ибо он ничто не означает кроме этого «самотождества»… и потом никаких следов. Тавтология разрушает его образ, – сдвигает в пустоту, кристаллизует, доводит до ума (или «сводит с ума») в чёрном кубе, в квадрате, в ящике, кресте и других случайных и простых геометриях, которыми активно пользуются минималисты, выделяя их грани твёрдым, неприступным материалом: «…зрительный эффект безграничности самого объекта, когда он ловит и собирает в себе образы пространства и даже тела зрителей, находящихся вокруг него»²¹⁵. Художник-минималист знает свой приём, а вот, например, поэт, также страстно желающий бессмысленного и хаоса, не знает его и знать не хочет. То, что мы сплошь и рядом находим в современном искусстве – саморазрушение объекта во времени – и есть утверждение пустоты, или «не-места», в котором он на несколько мгновений обнаруживает себя, своё место. Именно пустота становится наиболее притягательным объектом для современной мысли, поскольку она не ограничивает больше желание и свободу дополнения.

103

Сила кайроса, исходящего от «объектов» Левитта, Тони Смита, Джадда, сила внезапного удара, «взрыва», «всплеска» настолько слаба, что может пробудить лишь поверхностный и временный интерес. Это искусство только для тех, кто способен все его навязчивые и грубые объекты снова попытаться превратить в вещи, чтоб узнать, что случилось с миром за последнее столетие. Почему теперь эти новые вещи – не вещи, а объекты, и даже тогда, когда мы из них сделали «свои» вещи, они так и остаются объектами? Остаются безразличными к практике созерцания, они не созерцаются, в них нечего созерцать или «разглядывать», что было определяющим для «старого», традиционного искусства. Действительно, визуальная тавтология образа: видеть то, что видишь (What you see is what you see) – говорит нам о том, что мы в эстетическом смысле «не видим», мы слепнем тут же…²¹⁶ Однако тавтология – другой способ говорить о трансгрессии; тавтология как форма мысли совсем иное ментальное событие, чем те ограничения, которая она получает в математической логике. Трансгрессия, как известно, это выход за собственные границы, потеря собственной определённости в качестве объекта. А это значит, что тавтология взрывает то, что приговаривает к бессмыслице и исчезновению.

104