Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

Часто в попытке освободиться от «гнёта» и «помех» со стороны тела максимально используется публичность сцены, на которой «телесное самоунижение», пренебрежение болью и страданием может быть демонстративно заявлено. Ведь искусство причинять себе боль – тоже искусство. Правда, немногие современные художники готовы платить столь высокую цену.

109. Чип-карта

Настоящий картезианский взгляд на современное искусство можно встретить в побуждающих к дискуссии размышлениях известного европейского куратора и художника-теоретика Петера Вайбеля²²¹. Основное возражение против его оптимистической теории дигитального хронотопа (пикториального переживания пространства) следующее: то, что он называет переживанием, является подключением нашего мозга к виртуальному миру (+наркотики), но только мозга: у отделённого от тела мозга/сознания создаётся иллюзия полной автономии (вспомним «голову-без-тела» профессора Доуэля)²²². Новый культ виртуализации реальности, который становится всё более удивительным и всё более вероятным звеном техноэволюции человечества. Всему венец теперь – микрочип, он представляет собой «сжатие, уменьшение пространства и времени, и при этом увеличение их ёмкости»²²³. И далее: «Пространство существует уже не как фиксированная константа, но как некий сценарий означающих. Пространство покинуло почву реальности, а перейдя от видимого глазом восприятия действительности в микро-и-макропространства, в микробиологические и межзвёздные пространства, куда мы можем проникнуть лишь с помощью технической аппаратуры, пространство исчезло как четырёхугольник, как стабильная телесность»²²⁴. Исчезновение вещей теперь – это постоянно изменяющие свою природу подвижные объекты, и нет нужды задерживать их движение или прерывать процессы трансформации, теперь это «свободно плавающие знаки с какими угодно пропорциями и масштабами, т. е. их величины становятся относительными по отношению к самим себе и к другими объектам»²²⁵. Конечно, существуют радикальные преобразования в хранении и распространении информации, и они приобретают всё более явную антиантропоморфную направленность: «человек» и «человеческая чувственность» (широко понимаемые) вытесняются из виртуального мира, расширяющего свои владения.

И здесь два угла зрения, с которых можно смотреть на происходящее и задавать вопросы:

– ведёт ли использование всё более совершенных и сложных носителей виртуального опыта к упразднению человеческой чувственности (а по сути дела, к её полной деградации, когда тело ожидаемо превращается в органический придаток для «неорганического» и «нечеловеческого» электронного Разума)?

– но нет ли здесь и другого: что нам бы хотелось получить от техники и разного рода «передовых» технологий? Прежде всего это расширение возможностей комфортной жизни: например, увеличение продолжительности жизни, лучшей экологии и медицины, в конечном счёте подчинение новой медиатехники, и шире – всей медиакультуры задачам всё более безопасного выживания.

Не платим ли мы за стремление к последнему принятием всех следствий первого?

110. Саморазрушение . Идея пустоты

Построить всё произведение с рас чётом на конечную катастрофу.

Ф. Ницше

Идея, которую постоянно обсуждал Адорно, – это самоликвидация модерна. Для него очевидна неудача европейского Просвещения, которое так и не смогло предотвратить мировую гуманитарную катастрофу – Освенцим. Но что значит самоликвидация? А это значит, что произведения современного искусства должны быть выстроены с упором на «конечную катастрофу» и распад всех «ложно» синтезированных в нём эстетических элементов. «Признаки (пятна) распада – вот истинная печать модерна; именно с их помощью он отчаянно отрицает замкнутость всегда себе равного; взрыв – один из его инвариантов. Антитрадиционалистская энергия становится всепожирающим смерчем. Поскольку модерн – это миф, направленный против самого себя, безвременность которого становится катастрофой для мгновения, разрушающего непрерывность времени…»²²⁶ По сути дела, ничто не в силах выразить границы и глубину европейской «катастрофы» так, как ещё способно сделать современное искусство, если оно, конечно, осознаёт всю меру ответственности. И не просто осознаёт, но и пытается ввести следствия «неудачи культуры» (Адорно) в саму ткань произведенческого опыта. Произведения становятся миметической калькой шок-переживания, они развёртывают его, структурируют, актуализуют в периодах «распада» эстетических объектов.