Ворота Расёмон

– Нашла чем шутить. Молодая девица в неспокойное время одна ходит – куда ещё опаснее-то? Да что рассусоливать – вот сейчас тут только ты да я. А ну как я чего-нибудь этакого возжелаю, куда денешься? – Синко начал как бы в шутку, но постепенно стало непонятно, шутит он – или уже всерьёз. В ясных глазах О-Томи не мелькнуло и тени страха – только щёки вспыхнули сильнее.

– Ты что же, Синко, пугать меня вздумал? – Девушка подошла на шаг ближе, будто угрожая оборванцу сама.

– Пугать? Уверена, что просто пугаю? Люди из правительственной армии, с нашивками на плечах, такое порой творят! А я – бродяга, с меня какой спрос? Я не только пугать могу. Если и вправду чего захочу…

Договорить он не успел – на голову ему обрушился удар. О-Томи перед ним потрясала большим зонтом.

– Не нагличай мне тут!

Она вновь изо всех сил огрела его по голове. Синко попытался увернуться, и следующий удар пришёлся в плечо. Кот, испуганный суматохой, перепрыгнул на полку с алтарём, сбив чугунок. И сосновая ветвь, и масляная лампа полетели Синко на голову. Подняться он смог не сразу: О-Томи продолжала его колотить.

– Ах ты мерзавец! Ах ты негодяй! – кричала она, размахивая зонтом. В конце концов Синко удалось вырвать его и отшвырнуть подальше. Мужчина яростно набросился на О-Томи, и какое-то время они отчаянно боролись в тесной кухне. Дождь снова полил сильнее, оглушительно забарабанив по крыше; свет опять померк. Побитый и поцарапанный, Синко отчаянно пытался повалить О-Томи. Но, едва он изловчился её схватить, как тут же пулей отскочил ко входу.

– Ах ты, ведьма!

Привалившись спиной к сёдзи, он пристально смотрел на девушку. Та с растрёпанными волосами сидела на дощатом полу, сжимая в руках бритву, которую до этого прятала за поясом. Разъярённая, опасная, но в то же время странно соблазнительная – она походила на кота, выгнувшего спину на полке с алтарём кухонного бога. Пару мгновений оба молчали, глядя друг другу в глаза, потом Синко с нарочито циничной ухмылкой достал из-за пазухи револьвер.

– Посмотрим, что ты теперь сделаешь.

Он медленно навёл дуло ей в грудь. О-Томи презрительно посмотрела на него, но так и не проронила ни слова. Синко, убедившемуся, что она не боится, пришла новая идея: он направил ствол выше – туда, где в полутьме мерцали два янтарных глаза.

– Ну что, О-Томи? – с издёвкой усмехнулся он. – Вот я сейчас выстрелю, и коту крышка. А захочу – и в тебя выстрелю. Не боишься?

С тем он изготовился нажать на спуск.

– Синко! – вдруг вскрикнула О-Томи. – Не надо! Не стреляй!

Он перевёл взгляд на девушку, по-прежнему держа кота на прицеле.

– Что, испугалась?

– Не стреляй! Пожалей Микэ. Хоть его не трогай!

Теперь О-Томи смотрела совсем по-другому: в глазах у неё застыла тревога, между дрожащих губ поблёскивали маленькие зубы. Синко уставился на неё наполовину с насмешкой, наполовину с недоверием; наконец он опустил револьвер. На лице у девушки выразилось облегчение.

– Хорошо, кота не трону. Но взамен… – торжествующе выдохнул Синко. – Взамен я возьму тебя.

На мгновение О-Томи отвела глаза. Казалось, в её душе вспыхнуло сразу множество чувств: ненависть, гнев, отвращение, печаль… Синко, внимательно наблюдая за сменой выражений на лице девушки, обошёл её кругом и открыл раздвижную дверь в гостиную. Там было ещё темнее, чем в кухне, но угадывались очертания комода и прямоугольной жаровни, оставшихся после эвакуации. Синко замер, засмотревшись сзади на шею О-Томи над мокрым от испарины воротом, и девушка, почувствовав взгляд, изогнулась, чтобы его встретить. На щеках у неё снова был всегдашний румянец. Синко почему-то смешался и, заморгав, опять наставил револьвер на кота.

– Не надо. Не надо, говорю же! – остановила его О-Томи, выпуская из рук бритву.

– Если «не надо», то иди туда, – чуть усмехнулся он.

– Вот ведь непотребство! – c ожесточением прошептала О-Томи, но, поднявшись с пола, с вызовом на лице направилась прямиком в гостиную. Синко, похоже, был несколько удивлён её согласием. Дождь к тому времени утих, сквозь облака пробивались лучи закатного солнца, рассеивая царивший в кухне полумрак. Застыв на месте, Синко прислушивался к доносившимся из гостиной звукам. Вот зашуршал спадающий пояс, вот скрипнули татами… дальше наступила тишина.

Поколебавшись, он вошёл в тёмную гостиную. О-Томи неподвижно лежала на татами посреди комнаты, закрыв лицо рукавом. Бросив на неё один взгляд, Синко немедленно ретировался на кухню. На лице у него было странное выражение – не то отвращение, не то стыд. Не глядя в сторону гостиной, он вдруг горько рассмеялся.

– Пошутил я. О-Томи, слышишь? Пошутил. Иди уже сюда.

Через несколько минут О-Томи, держа за пазухой кота и сжимая в руке зонт, как ни в чём не бывало, разговаривала с Синко, сидевшим на своей циновке.

– Послушай-ка, О-Томи… – начал он, по-прежнему чувствуя неловкость и потому избегая смотреть ей в лицо.

– Чего тебе?