Ворота Расёмон

Мужчина вернулся в столицу на девятый год, поздней осенью. По пути в Киото они с семьёй из-за плохой погоды на три или четыре дня задержались в Авадзу. В саму столицу нарочно прибыли ближе к ночи, чтобы днём не привлекать чужого внимания. Живя в провинции, мужчина два или три раза посылал любезные письма своей столичной зазнобе, но ответа ни разу не получил: то гонец не возвращался вовсе, то, вернувшись, сообщал, что не нашёл дом госпожи. Теперь, приехав в столицу, мужчина ещё больше желал увидеть возлюбленную. Благополучно отправив жену к её отцу, он, как был в дорожной одежде, устремился в квартал Рокуномия.

Однако, приехав туда, он обнаружил, что нет уже ни ворот на четырёх столбах, ни крытых кипарисовой корой главного дома и пристроек. От усадьбы остались одни развалины. Стоя в траве, он безмолвно смотрел туда, где прежде был сад. Там, в обмелевшем пруду рос теперь лук-батун, и его стебли тихонько колыхались в свете молодого месяца.

Неподалёку от того места, где, как ему помнилось, располагались покои возлюбленной, он обнаружил покосившийся домишко. Заглянув туда, он увидел человеческую фигуру. Мужчина тихонько позвал в темноту – и на свет луны, ковыляя, выбралась старая монахиня, показавшаяся ему смутно знакомой.

Услышав, кто перед ней, она, не говоря ни слова, зарыдала – и лишь какое-то время спустя, то и дело прерываясь, смогла рассказать вот что:

– Вы, должно быть, меня и не помните, но я мать женщины, которая состояла при госпоже. Когда вы нас покинули, дочь моя ещё пять лет оставалась с ней, но потом они с мужем решили переехать в Тадзиму, и я попросилась уйти следом. Но, беспокоясь о госпоже, решилась приехать в столицу – и что же? Как изволите видеть, даже и дома-то уже нет. Где нынче госпожа, мне неведомо, оттого я ночую здесь, не зная, что и делать. Вы, верно, и не слыхали, но, пока дочь была при госпоже, та перенесла такие тяготы, что и описать невозможно…

Выслушав этот рассказ, мужчина снял одно из своих нижних кимоно и подал согбенной монахине, после чего, склонив голову, молча побрёл прочь по разросшейся траве.

5

Со следующего утра мужчина принялся искать девицу по всем столичным кварталам, но никто не знал, где она и что с ней сталось.

Прошло несколько дней, и как-то вечером он укрылся от дождя под навесом Западной галереи, что у ворот Судзакумон. Кроме него, там же был и нищий монах, с нетерпением ожидавший, когда прекратится ливень. Капли уныло барабанили по выкрашенным в красное воротам. Мужчина, поглядывая на монаха, расхаживал по каменным плитам, чтобы хоть немного развеять досаду. Тут его ухо уловило в полутьме галереи, за решётчатой ставней, звуки – похоже, там кто-то был. Он без особого интереса заглянул внутрь.

Там вокруг женщины, которой, похоже, нездоровилось, хлопотала монахиня, поправляя изорванные циновки. Даже в сумерках больная казалась пугающе истощённой. И всё же одного взгляда достало, чтобы понять, кто перед ним. Мужчина думал окликнуть её, но, когда заметил, в каком она жалком состоянии, отчего-то будто онемел. Девица же, не зная, что он совсем рядом, повернулась на потрёпанной циновке и с трудом проговорила:

Локоть подложив
Под голову, слушаю
Свист ветра в щелях.
Зачем же так трудно мне
Покинуть бренную плоть…

Услышав голос, он невольно произнёс имя девицы. Та рывком приподнялась, взглянула на него – и, слабо вскрикнув, упала на циновки. Монахиня – её верная кормилица – вместе с вскочившим в окно мужчиной быстро подхватили девицу. Однако, увидев запрокинутое лицо, не только кормилица, но и любовник встревожились ещё больше.

Кормилица бросилась к давешнему нищему монаху, как безумная, умоляя его прочитать сутры над умирающей госпожой. Тот, откликнувшись на просьбу, опустился на колени у изголовья, но вместо чтения сутр сказал больной:

– Над смертью мы не властны. Лишь без устали возглашай имя Будды Амиды.

Девица, поддерживаемая мужчиной, принялась старательно повторять имя Будды – и вдруг уставилась в потолок, а лицо её исказилось ужасом:

– Ах, там огненная колесница!

– Не бойся ничего. Пока веруешь в Будду, всё будет хорошо, – возвысил голос монах. Спустя короткое время, девица, будто во сне, пробормотала:

– Вижу золотой цветок лотоса – большой, словно балдахин…

Монах собирался что-то сказать, но она прерывающимся голосом заговорила вновь:

– Больше не вижу лотоса. Только ветер дует во тьме!

– Изо всех сил возглашай имя Будды! Почему ты его не призываешь? – Монах готов был отругать умирающую. Но девица, которая, казалось, была уже на пороге смерти, продолжала твердить:

– Ничего… ничего не вижу… только ветер во тьме… только холодный ветер дует…

Мужчина и кормилица, глотая слёзы, продолжали тихонько взывать к Будде Амиде. И монах, молитвенно сложив руки, всё пытался уговорить несчастную повторять священное имя. Под их голоса, мешавшиеся с шумом дождя, девица на потрёпанной циновке постепенно отошла в мир иной.

6