Ворота Расёмон

– Я-то? – Средний посмотрел сквозь него невидящим взглядом. – Ручей хочу выкопать.

– Зачем это?

– Хочу сделать всё, как было.

Младший усмехнулся и более ни о чём не спрашивал.

Каждый день средний брат, вооружившись мотыгой, с энтузиазмом рыл ручей. Приходилось нелегко: из-за слабого здоровья он быстро уставал. Да и работа была непривычной, поэтому вечно что-нибудь приключалось: то мозоль натрёт, то ноготь сломает. Иногда он бросал мотыгу и валился на землю, будто мёртвый. Под палящими лучами солнца от цветов и свежей листвы вокруг шёл горячий пар. Полежав несколько минут, упрямец, пошатываясь, поднимался на ноги и, стиснув зубы, вновь брался за мотыгу.

Однако шли дни, а никаких заметных изменений в саду не появлялось. Пруд по-прежнему был затянут тиной, вокруг бушевал сорный кустарник. После того как отцвели фруктовые деревья, сад стал казаться ещё более неухоженным, чем раньше. Тем не менее, никто в семье – ни молодые, ни старики – помогать не спешили. Младшего брата захватила мечта разбогатеть, и он с головой погрузился в изучение цен на рис и шелковичных червей. Супруга его по-женски брезговала средним братом с его болезнью. Мать опасалась, как бы работа не пошла ему во вред. Но он не сдавался – и шаг за шагом, не обращая внимания ни на чужие слова, ни на саму природу, продолжал преображать сад.

Однажды утром, выйдя из дому после дождя, он увидел Рэнъити, раскладывающего камни вдоль ручья, над которым нависали листья лопуха.

– Дядя! – обрадовался мальчик, подняв глаза. – Можно я с сегодняшнего дня буду тебе помогать?

– Конечно, помогай. – Лицо среднего брата впервые за долгое время озарилось улыбкой.

С тех пор Рэнъити работал вместе с ним, никуда не отлучаясь. Дядя, чтобы подбодрить племянника, всякий раз, когда усаживался под деревом передохнуть, рассказывал про диковинки, которых Рэнъити никогда не видел: про море, про Токио, про железную дорогу. Мальчик, грызя маринованную сливу, заворожённо ловил каждое его слово.

Сезон дождей в тот год выдался необычно сухим. Но стареющий инвалид и юный мальчик, работая под жарким солнцем среди поднимавшихся от травы испарений, не унывали – очищали пруд, рубили деревья, постепенно распространяя свои усилия всё дальше и дальше. Увы, если с силами внешними они как-то справлялись, то внутренний противник был куда коварнее. Средний брат видел прежний сад в целом – мысленным взором, будто во сне. Однако, когда дело доходило до вещей конкретных – как были расположены деревья, где проходили дорожки, – память его подводила. Иногда в разгар работы он вдруг замирал, опёршись на мотыгу, и с задумчивым видом озирался по сторонам.

– Ты чего? – непременно спрашивал Рэнъити, с беспокойством вглядываясь дяде в лицо.

– Как оно было раньше? – бормотал тот себе под нос, утирая пот со лба и с растерянным видом расхаживая кругом. – Вроде клён здесь не рос…

Рэнъити, не зная, что делать, давил перепачканными руками муравьёв.

Но и на этом внутренний противник не угомонился. К середине лета у среднего брата – быть может, из-за переутомления – стали путаться мысли. Не раз он закапывал едва откопанную часть водоёма или, выкорчёвывав сосну, тут же сажал на её место другую. Рэнъити особенно рассердился, когда дядя срубил на берегу ивы, чтобы сделать из них колышки.

– Мы же только что их посадили! – упрекнул он старика.

– Да? Я уж совсем ничего не помню. – Тот уныло уставился в пруд, на поверхности которой играли солнечные блики.

Тем не менее, к осени очертания сада начали проступать сквозь буйство трав и деревьев. Конечно, теперь в нём уже не было Приюта летящего журавля, и струи водопада не стекали в пруд. От замысла известного мастера, который с безупречным вкусом спланировал ландшафт, почти ничего не осталось. Тем не менее, это был сад. В пруду – снова чистом и прозрачном – отражался конус насыпного холма. Сосна вновь живописно раскинула ветви перед Павильоном чистого сердца. Однако, едва работа была закончена, приступ болезни приковал среднего брата к постели. Жар не спадал, каждый сустав в теле ломило.

– Всё потому, что ты перетрудился! – раз за разом упрекала его мать, сидя у изголовья. Тем не менее, он был счастлив. Конечно, ещё многое в саду – взять хоть те же беседки! – хотелось поправить. Но ничего не поделаешь. Главное – его усилия принесли плоды, и он был доволен результатом. Десять лет лишений научили его смирению, и смирение его спасало.

К концу осени средний сын тихо и незаметно скончался. Первым обнаружил его Рэнъити – и с криком прибежал в пристройку к родственникам. Вскоре перепуганная семья собралась вокруг покойника.

– Смотри-ка. Брат будто улыбается, – повернулся к матери младший из братьев.

– А алтарь-то сегодня открыл, – заметила его жена, не глядя на тело.

После похорон дяди Рэнъити стал часто засиживаться один в Павильоне чистого сердца, потерянно глядя на пруд и деревья с облетевшими листьями.

Конец

Сад принадлежал старинному роду Накамура – в прежние времена они держали при почтовой станции гостиницу для проезжающих чиновников.